Ученье свет - Дмитрий Ромов

Они переглянулись и снова замолчали.

— На самом деле, — нарушил я тишину, — та безделица, которую я передал Назарову и которую он опубликовал через дебила Петрушку, яйца выеденного не стоит.

Я глянул на Никиту. Он проглотил, ничего не ответил и смотрел на меня пристально, как удав.

— Так где эти документы сейчас? — спросил Ширяй.

— Документы у меня. Говорю же, я отдал лишь одну папку. Только чтобы показать всем, что документы реальны, что они существуют и что лежат в надёжном месте. Достаточно надёжном, чтобы высокопрофессиональные ищейки уважаемого Никиты Антоновича, а также Харитошки не смогли их найти ни у меня дома, ни где-то ещё. Так что, мне кажется, я продемонстрировал полную профессиональную пригодность.

— Какую пригодность? — взорвался Ширяй и бронзовый загар на его лице стал превращаться в медный. — Ты что лепишь⁈ Ты хочешь сказать, что всю эту мутату замутил ради внучки моей?

— Ну а вы что, хотите, чтобы вот этот хлыщ, актёришка, гомосек латентный, обеспечивал её будущее? Ну, я тогда не знаю. Если вам кажется, это хорошей партией…

— Какая партия! — вступил Нащокин. — Он ничто! Он скоморох!

— Скоморох-то скоморох, но она вокруг него вьётся, — пожал я плечами. — А потом уа-уа, дитя любви, и у скомороха родится кто? Мориарти или скоморошка? Этого я не знаю. Это вопрос к генетикам…

Ширяя чуть на куски не разорвало.

— Я, конечно, второгодка, — решил дожать я, — но считаю, что принимать законы, жать на кнопку, надувать щёки перед телекамерами или руководить министерствами и ведомствами я лично вполне смогу. Это дело сноровки. А вот сможет ли министр или рядовой депутат, я не говорю, конечно, о многоуважаемом Евгении Максимовиче, но сможет ли он сделать то, что сделал я? И кто окажет большую пользу семье? Кто поборется за семью? Кто деньги будет зарабатывать? Саша Жуков? Или дон Дельфино? А, может, всё-таки Серёжа Краснов?

Экспромт был рискованным, конечно, но они очень сильно хотели получить эти бумаги и вообще никак не ожидали такого поворота, так что теперь сидели и щёлкали зубами. Охренели малость.

— Думайте сами. Нет, я понимаю, у Никиты Антоновича тоже сын является претендентом, но тут уж решать вам. Считайте, я прошу руки вашей внучки и дочери.

— Решать будет Ангелина. — нервно воскликнул Нащокин.

Я хмыкнул.

— Как скажете, Евгений Максимович.

— Смотри, какой зубастый, — покачал головой Ширяй. — Прям пиранья какая-то, а? Не ожидал я, что разговор повернётся так. Ну, что скажешь? Нащокин, что ты щеки дуешь сидишь? О твоей дочке речь.

— Ну, знаете ли, я совершенно не понимаю, почему сейчас и тем более в таком ключе ставится этот вопрос.

— Ой, всё, закрой рот, пожалуйста. Это не заседание в комитете.

— Что?

— Ладно, иди развлекайся, щенок, — покачал головой Ширяй, игнорируя зятя. — Вот же щенок, твою мать. Перекусал всех, борзых и легавых. Особенно легавых. Да, Никитос?

Никита сжал челюсть и ничего не ответил.

— Иди, говорю, иди, — кивнул мне Ширяй. — Подумаю, что с тобой делать. В понедельник отдашь всё, что у тебя есть, всё, что нарыл.

— Раждайкину, — добавил Щеглов.

— Да не вопрос, — ответил я. — Больше шуму, материалы не ахти.

* * *

Вышел я из кабинета Ширяя на своих двоих, не на щите и не без щита. Назарова было жаль по-человечески, и Прошку было жаль. Но, положа руку на сердце, бился он с Никитосом не за правду, а за то, чтобы продвинуть свои интересы и ущемить интересы Никитоса. Битва шла за кусок пожирнее, а не за что-то ещё. Осознавать это было грустно, потому что выходило так, что за тридцать лет многое изменилось, а принципы нет. Принципы урвать побольше, а остальные пусть сдохнут, никуда не делись.

У бассейна гремела музыка, лилось шампанское, гости смеялись, ели и пили, какие-то красотки плавали в подогретой и освещённой воде, а самцы в хорошей форме поглядывали на них с берега, прикидывая, кому достанется эта юная и прелестная плоть сегодня, а кому завтра.

Ангелина танцевала с артистом Жуковым. Он уже хорошенько ужалился и глупо ржал, прижимал её к себе, тискал за задницу. Никого это не волновало. Пускай девочка развлечётся. Девочке девятнадцать лет, и всё совсем не так, как пел когда-то Лоза, за исключением того, что вот это жизнь, живи не тужи. Жаль только, что не каждый вечер такая жизнь.

Я подошёл к диджею, который стоял за пультом чуть в стороне, в наушниках, окружённый прожекторами с цветными лучами. Вокруг него стелился дым. Это шли полевые испытания дыммашины к завтрашнему торжеству.

— Можешь Лозу поставить?

— Чего?

— Девочка сегодня в баре.

— Сейчас посмотрю.

Он поискал.

— Не, брат, это не наш репертуар.

— Именинница попросила.

— Точно?

— Сто процентов.

Я щёлкнул ногтем об зуб и провёл большим пальцем по горлу. Музыкальный деятель впал в замешательство. Сказал, что поставит и я вернулся в гущу праздника.

Ангелина танцевала, а Лиля пыталась уйти от назойливого внимания хлыща лет тридцати пяти, дорого и вызывающе одетого, с какой-то оригинальной стрижкой и мутными пропитыми глазами.

— Лилия, я хочу танцевать! — кричал он и хватал её за руки.

— Антон, я устала, дай мне посидеть. Иди потанцуй с кем-то ещё. Вон девочки скучают. Подойди к ним.

— Лилия, я хочу танцевать только с тобой!

— Всё, Антон, я же объясняю. Я устала. Видишь, я на каблуках. Мне нужно отдохнуть

— Ну хорошо. Я сейчас пойду, пропущу стаканчик, а потом вернусь за тобой.

Он оставил её за столиком и пошёл к бару. Лиля махнула ладонью, как веером.

— Фу-у-у… Заколебал…

— Что за Антон?

— Да он из модного бизнеса. У него своя марка, достаточно крутая. И сеть магазинов по всей России.

— Ну надо же, у каких людей ты пользуешься успехом, — усмехнулся я.

— Ага…

Она саркастически усмехнулась.

— Ты куда пропал?

— Ходил знакомиться с родителями невесты.

— Какой невесты? Твоей? Кажется, твоя невеста уезжает с артистом Якиным в Гагры. Или куда там в Геленджик?

— О, какая эрудиция, — усмехнулся я.

— Да. Отец любит старые фильмы.

— Я тоже люблю.

— Ну круто. Может, пойдём