Я вам не ведьма! - Алексеенко Ксения

– В холодный ад медитацию, – сказала я, когда это закончилось, – ты не запомнила, когда у нее еще эти… невероятностные материи?

– Это могла быть вводная лекция, и ничего же не понятно, – вздохнула Бонни, – это для старших курсов.

– А я хочу, – тихо сказала я.

– Мы здесь не для этого.

– Я все равно попрошу.

Бонни пожала плечами.

– Как хочешь. Пошли, поможем дежурным, заодно и с тайе Онни поговорим, да?

Я кивнула.

– Да, так и сделаем.

И мы стали помогать старшим девочкам убирать осколки недавнего чуда. Тайе Онни уже куда-то исчезла, она терпеть не могла убираться, поэтому всегда и подбирала дежурных в самом начале занятия, выдавала им инструкции и перчатки. Ее можно было даже позвать, если что-то случится: у одной из девочек на шее висел специальный свисток. Если бы кто-нибудь из них вдруг превратился в козочку или вроде того, она бы обязательно пришла на помощь. Не знаю только, чем. Посоветовала бы перекувыркнуться через голову и не пить из подозрительных склянок, наверное.

Жидкости уже не бурлили – так, немножко шипели, иногда пенились. Цвета потускнели, а чтобы не дай бог у нас на руках не выросли какие-нибудь цветочки, девочки выдали нам садовые перчатки.

Мы напросились отнести бумаги тайе Онни к ней в кабинет.

Меня дежурные знали: видели пару раз мельком, когда сами получали от Онни наставления и указания. Я тоже знала их, в лицо, не по именам.

Поэтому бумаги мне доверили.

И мы дошли до кабинета без проблем. Коридоры нами сегодня наигрались.

Увидев нас, тайе Онни нахмурилась:

– Почему вы не на занятиях? Ладно Бонни, но от тебя, Эль, я не… Хотя припоминаю твою рыжую макушку на лекции. В следующий раз хоть платочек повяжи, что ли. Ты будешь это проходить года через два, а пока занимайся тем, чем тебе положено заниматься: медитируй. Ты ведь об этом хотела попросить?

– Не совсем, – вмешалась было Бонни, но я ее перебила:

– Нет, но почему нельзя? Толку-то с медитации…

– Чтобы творить магию, нужен магический запас чуть больше, чем у новорожденного котенка. Медитации с этим помогают. Да и теорию тебе еще тянуть и тянуть… – отмахнулась Онни и, как-то сразу вся подобрев на лицо, повернулась к Бонни: – Что случилось? Ты ведь не стала бы отвлекать преподавателя от дел из-за какой-нибудь ерунды?

Я постаралась не скривиться: Онни переборщила с сахаром в своей сладенькой улыбочке.

– За Элей увязался мертвец… – сказала Бонни, стушевавшись.

– Это как?

– Мне приснилась мертвая бабушка, которая просила перевести меня через дорогу, – вздохнула я, – Бонни очень беспокоится. Настояла, чтобы я поделилась этим с вами.

– Когда я говорила о ерунде, – закатила глаза тайе Онни, – я имела в виду именно такого рода ерунду. Я понимаю, твоя бабушка… мама? Не важно, рассказывали тебе всякие приметы, Бонни, и твое стремление защитить подругу похвально. Но… оставь их за порогом. Магия – это не бабушкины суеверия, магия – это наука. М-пентаграмма защищает всех учениц академии от призраков, и…

На Бонни было жалко смотреть. Она вся съежилась, сгорбилась, повесила свой длинный нос, уткнулась взглядом в землю, нахохлилась – так же, как нахохлилась Каркара на ее плече.

Как будто почувствовав мой взгляд, ворона начала выбирать из хвоста перья – одно за другим. Я посмотрела на Бонни: та накручивала на пальцы выбившуюся из прически прядь.

– Простите, – вмешалась я, потому что молчать не могла, – но вы уверены? А если призрак сильный, или…

– Ведьмы, которые ее придумали, были куда сильнее. Можешь посмотреть в учебнике, кто это был, потому что у них там страницы по три достижений на каждую, – фыркнула Онни.

– Моя бабушка была ведьмой, – заметила я, – сильной ведьмой. И у нее тоже много страниц достижений.

– Я знаю, – кивнула Онни, – когда-то Ака-та мне хвасталась. Но М-пентаграмме я все равно верю больше. Слушайте, девочки… вы обе – талантливые. Ты, Бонни, м-м-м… одаренная, у тебя сильная магия, а у тебя, Эля, хорошие мозги.

Каркара вдруг переключилась на пух у себя на груди. Мелкие резкие движения: как черный снег пух полетел на пол. Я смотрела на это как зачарованная.

Сможет ли Щиц все поправить?

Почему Каркара это делает? Потому что Бонни отпустила волосы и начала грызть ногти? Насколько далеко заходит связь хозяина и фамильяра?

А если я вдруг занервничаю, начнет ли Щиц расчесывать кожу или выдирать себе волосы, или еще что-нибудь?

Осознание этой связи шибануло меня по башке тяжелым бревном; я уже почти не слушала, что говорит Онни.

– Но это не значит, что с вами в первое же полугодие учебы случится что-то захватывающее, понимаете? Иногда сны – это просто сны.

Зато слушала Бонни, и, хоть она и не возражала, ей это было больно слушать, потому что на груди у Каркары уже можно было заметить алые пятна-ранки.

Почему для Бонни так важно доказать свою правоту? Она так всполошилась, потому что беспокоилась за меня? Или есть еще что-то?

– Твой фамильяр, – вдруг сказала Онни.

– …да? – откликнулась Бонни.

– Он не разговаривает?

– Я не учила, зачем мне? – Бонни склонила голову набок и вдруг посмотрела на Онни прямо. – Я ее и так понимаю. Я понимаю животных. Я хорошо понимаю животных.

– Я жалею, – заметила Онни как бы невзначай, – что с… Щицем случилась такая беда. Он был очень талантлив.

– Что? – переспросила я, проследив за ее взглядом.

– У твоей вороны видно кровь. Видно, что она красная. Течет. Подлатай ее, что ли, Бонни. Или отдай специалисту… Кто там чинит ворон?

– Лечит, – упрямо поправила Бонни.

– Чинит, – улыбнулась Онни.

У меня вдруг сложилось впечатление, что я смотрю со стороны на меня и мою тетеньку. Нет, дело не в том, что я решила, что они родственники или что-то вроде того.

Но я тоже порой спорила с тетенькой о каких-то вещах, которые меня совершенно не волновали, только чтобы отстоять свою точку зрения; я знала, что уже проиграла, но отступить было невозможно.

И точно так же тетенька учила меня жизни. Она знала, что права, и что умнее, и что старше, и что на ее стороне не только правда, но и жизненный опыт.

Тетенька любила ставить меня на место. А мне совсем не нравилось то место, на которое она меня норовила поставить.

Но Бонни не защищало кровное родство; стоило ей перейти грань, и почти доброжелательное давление Онни грозило превратиться в силу, которая ее расплющит.

– Ладно, – сказала я, увлекая Бонни к выходу, – вы правы, мы просто хотели спросить совета. Если вы говорите, что это ерунда, то, конечно, это ерунда, спасибо, учительница Онни.

Она помахала нам рукой и захлопнула за нами дверь.

– Но это не ерунда! – воскликнула Бонни уже в коридоре. – Это опасно!

– Слушай, но это же просто сон.

Я сказала это так уверенно, что почти и сама в это поверила. Я не понимала, почему Бонни так важно всполошиться самой и всполошить меня. Я хотела, чтобы это был просто сон и все.

С каждой минутой лицо бабушки гасло, и воспоминания тоже, и я уже не была уверена, что бутон мне не приснился.

– Нет, не просто! Я чуяла смерть рядом с тобой, и…

– Ты бы сказала, если бы это и правда было так, разве нет? Пошли, Каркара действительно в плачевном состоянии.

Мы отошли уже на достаточное расстояние, чтобы Онни нас не слышала, и занятия шли, и в коридорах было удивительно пусто. Повезло.

Бонни вцепилась в мою руку. Хоть я рисковала синяками в полруки, я не стала ее выдирать.

Это было бы неправильно.

Бонни вцепилась в меня, как в соломинку. В ее голосе сквозило… безумие? Вера?

– Я чувствовала только слабый отголосок. Почему все так верят в эту М-пентаграмму? Мертвые хитрые! Мертвые находят пути! Каркара летает – что я привязала к ней, если не ее призрак?! Это не просто суеверия!

– Не кричи, нас могут…

– Да мне все равно! Хоть меня на погост отправят, но пусть поверят! Я знаю, что такое мертвые! Кто вообще придумал эту пентаграмму, что на нее так полагаются?! А если это была твоя бабушка, а? Раз она такая знаменитая и все такое, почему бы ей не поучаствовать?! Или она видела, как ее создают, и нашла лазейку, или просто нашла лазейку – по времени совпадает!