Мифология викингов. От кошек Фрейи и яблок Идунн до мировой бездны и «Сумерек богов» - Мельникова Елена Александровна

Если мифологический Один погибает в поединке с волком Фенриром — о чем Снорри прекрасно знает, поскольку сам рассказывает миф о Рагнарёке в «Младшей Эдде», — то «очеловеченный» Один умирает в старости от болезни. Как человек, он «был сожжен, и его сожжение было великолепным». Правление Одина столь успешно, что люди «стали верить в него и обращаться к нему, а он нередко являлся свеям перед большими битвами», даруя победу. В изображении Снорри Один не был богом, его обожествили люди (Сага об Инглингах, гл. IX. С. 15). Эвгемерическое изображение богов было безусловным результатом воздействия христианства.

Менее очевидны и потому подчас спорны влияния христианства на другие аспекты древнескандинавской мифологии. В наибольшей степени воздействию новых представлений, как считается, подверглись картина возрожденной земли после Рагнарёка и образ Бальдра.

Христианская эсхатология, воплощенная в библейских книгах и «Откровении Иоанна», была доступна в своем полном виде лишь очень немногим скандинавам в первые века после принятия ими христианства: верхушке клира, владевшей латинским языком. Простые священнослужители знакомились с ней в упрощенном виде в переводах и пересказах церковной литературы на народные языки, а простые прихожане черпали свои знания по преимуществу в проповедях. Поэтому представления о конце света были поверхностными и крайне упрощенными, что делало тем более возможным их соположение с представлениями о Рагнарёке.

Картины Рагнарёка и апокалипсиса имеют определенное сходство: им предшествуют разнообразные знамения, происходят социальные и природные катаклизмы, наступает конец света, устанавливается царство добра (тысячелетнее царство Христа — «век Бальдра»). Эти параллели позволили некоторым исследователям полагать, что сама идея гибели мира не была свойственна германской мифологии, а привнесена в Скандинавию вместе с христианством.

Вместе с тем эсхатология христианства, как она воплощена в библейских книгах и, прежде всего в «Откровении Иоанна», связана с понятиями души и ее посмертной участи, раем и адом, Вторым Пришествием Христа, воскресением мертвых и Страшным Судом. В основе этого комплекса лежит концепция греха, его искупления или наказания. Однако само понятие греха было абсолютно чуждо как древним германцам, так и скандинавам эпохи викингов. Оно пришло на Север только вместе с христианством. Соответственно не могли возникнуть и представления о суде над душами умерших, разделении их на праведников и грешников, противопоставлении рая и ада и пр. Распределение умерших по загробным мирам, как минимум трем — принадлежавшим Одину, Фрейе и Хель, — зависело прежде всего от статуса умершего и причины его смерти, а отнюдь не от его добродетелей, которые в скандинавском обществе радикально отличались от христианских. Знатных и наиболее отважных воинов, павших на поле битвы, валькирии забирали в Вальхаллу, остальные воины попадали к Фрейе, все же прочие умершие отправлялись в Хель. Как Вальхалла ничуть не напоминает христианский рай, так и царство Хель принципиально отлично от ада: оказавшиеся там люди не подвергаются мучениям, а, скорее, продолжают привычный образ жизни: например, к появлению Бальдра обитатели Хель готовят пышный пир.

Более того, миф о Рагнерёке возник задолго до христианизации Скандинавии. Мы не знаем, существовал ли он у древних германцев времен Тацита (I в. н. э.) или Иордана (VI в. н. э.), но уже на брактеате из Trollhätten V в. изображен Тюр с рукой в пасти волка. Этим волком, согласно записанному в XIII в. мифу, был Фенрир. Образ Фенрира теснейше связан с мифом о Рагнарёке: именно он принесет смерть верховному асу — Одину, а руку Тюр потерял тогда, когда боги надевали на волка оковы. Можно полагать, что в это время некие эсхатологические мотивы (если не цельная эсхатология, как она представлена в «Старшей Эдде») уже существовали. В VIII в. появляются первые надежные свидетельства его достаточно широкого распространения в Скандинавии. Прежде всего, это многочисленные изображения Вальхаллы на готландских рисованных камнях VIII–IX вв. В них отражен полностью разработанный комплекс представлений об обиталище Одина с его троном, с прибывающими воинами, которых встречают валькирии с питьевыми рогами, со сражающимися ежедневно воинами. Миф о Вальхалле имеет смысл только в эсхатологическом контексте — она приют для воинов, готовящихся к схватке с чудовищами в конце света. Даже внешний вид говорит о ее воинской предназначенности: «стропила там — копья, а кровля — щиты, и доспехи на скамьях» (Речи Гримнира, 9).

Фенрир и корабль мертвых Нагльфар (?), рунический памятник, XI в., Tullstorp, Сконе, Швеция

National Museum of Denmark / Photo: Erik Moltke (по лицензии CC-BY-SA).

Вальхалла — фактически единственный сюжет, связанный с Рагнарёком, который нашел широкое отображение в искусстве. Лишь два-три памятника, причем из дважды завоеванной викингами в IX–X и начале XI в. Англии, несут изображения борьбы с волком Фенриром: на первом из них Фенрир пожирает Одина, нога которого находится в пасти волка. Аналогичный сюжет известен на руническом памятнике из Ledberg (Эстеръётланд, Швеция) XI в. На третьем памятнике Видар разрывает пасть Фенрира, поставив ногу в волшебном башмаке на его нижнюю челюсть. Возможно, Фенрир и корабль мертвецов Нагльфар представлены на памятнике из Туллсторпа (Сконе, Швеция).

Свидетельством широкого распространения мифа о Рагнарёке, служат приводимые Снорри поверья, берущие начало в этом мифе. Так, считалось, что «всякий, кто умрет с неостриженными ногтями, прибавит материала для Нагльфара» (Видение Гюльви, 50; МЭ. С. 52), а башмак Видара, которым он наступит на челюсть Фенрира, «сделан из тех обрезков, что остаются от носка и от пятки, когда кроят себе башмаки. И потому тот, кто хочет помочь асам, должен бросать эти обрезки» (Видение Гюльви, 50; МЭ. С. 53). Простые люди, хотя и были официально приобщены к христианству, продолжали сохранять верования, связанные с мифом о Рагнарёке.

Иное дело — миф о возрождении мира после Рагнарёка. Никаких следов его существования до XIII в. как будто не обнаружено ни в литературе, ни в изобразительном и декоративном искусстве, ни в скальдической поэзии. Поэтому происхождение этой части скандинавской эсхатологии, как она предстает в памятниках XIII в., — предмет дискуссий. Если часть ученых полагает представления о возрождении мира неотъемлемой частью скандинавской мифологии, то другие не исключают, что как сама эта идея, так и характеристики «века Бальдра» возникли под влиянием христианского учения о рае не ранее ХI–XII вв. и отразились в «Прорицания вёльвы» в конце ее бытования в устной традиции. Подобному переосмыслению христианского концепта могло способствовать долгое время сосуществования древнескандинавских представлений о конце света с христианской эсхатологией. Их взаимодействие, как признается всеми исследователями, сказалось на эволюции мифологической традиции.

В первую очередь воздействию христианства подверглись представления о загробной жизни: они касались каждого человека. Хель легко ассоциировалась с адом, и вёльва перед концом мира