История и миф - Юрий Викторович Андреев

Поражает мастерство, с которым построена вся эта необычно сложная многоплановая, многофигурная композиция. Художник явно незнаком с законами перспективы. Масштабы и пропорции не соблюдены. Используемые им приемы изображения деталей ландшафта, построек, людей и животных чрезвычайно просты и условны. Так, горы обводятся условным голубым контуром. Деревья как бы втыкаются в них сверху. Дома ставятся как плоские декорации, вырезанные из картона или бумаги, без намека на объемность. Фигуры людей чаще всего изображены в профиль или в повороте туловища на три четверти. Художник явно не имеет понятия о светотени, пользуется только локальным цветом и т. д. И несмотря на все это, отдельные эпизоды фриза воспринимаются чуть ли не как зарисовки с натуры: столько живой наблюдательности, экспрессии, умения схватить и выделить главное в каждой конкретной ситуации вложено в них художником. Картина производит живое и убедительное впечатление еще и потому, что в каждой отдельной сцене художник умеет найти наилучший угол зрения. В одних случаях он изображает предметы так, как если бы они находились на горизонтальной плоскости на некотором удалении от наблюдателя. В других взгляд художника поднимается снизу вверх и как бы по диагонали (например, в сцене высадки на вражеский берег). В третьих, наоборот, взгляд падает по вертикали сверху вниз, и тогда весь ландшафт превращается в некое подобие карты, как на фрагменте, изображающем реку, текущую среди пальм. Населив свою панораму множеством разнородных фигур (всего в ней насчитывают более 80-ти одних только человеческих фигур) и предметов, художник удачно избегает чрезмерной загроможденности пространства. Каждая фигура, каждый предмет у него точно знают свое место, не наползают друг на друга, а следуют одна за другой в строгой логической последовательности. Благодаря этому фреску можно читать как книгу. Наконец, нельзя не обратить внимания на большую соразмерность всех деталей фрески. Хотя соблюсти и выдержать реальные пропорции изображаемых предметов художник, конечно, не мог, да вряд ли и стремился к этому, мы не найдем у него и слишком резких нарушений масштабов, слишком больших контрастов между вещами, как это бывает, например, на средневековых иконах или в миниатюрах, когда человек превращается в какого-то Гулливера, которому ничего не стоит перешагнуть через крепостную стену или поставить ногу на крышу дома. У нашего мастера дома остаются домами (стоящие рядом люди вполне могут в них разместиться), корабли кораблями, а горы горами.

Все это тем более удивительно, что перед нами, в сущности, древнейший в истории мирового искусства образец пейзажной панорамы, созданный задолго до помпеянских мифологических пейзажей и даже до ассирийских барельефов с пейзажным фоном. В искусстве II тыс., возьмем ли мы Эгейский мир, Египет или какую-нибудь другую страну, мы не найдем ни одной вещи, которую можно было бы поставить рядом с этой поистине уникальной фреской.

Относительно содержания основных эпизодов фриза в науке пока нет единого мнения. Большие разногласия вызывает вопрос о локализации этих эпизодов. Где все это происходит? Маринатос выдвинул ряд довольно веских доводов в пользу побережья Северной Африки. Среди прочего он обращает внимание на типично африканскую флору и фауну в пейзаже с рекой, на негроидные черты в облике некоторых изображенных на фреске людей, в частности у утопленников в сцене морской битвы — широкие носы и курчавые волосы, растущие пучками. Сопоставляя эти и некоторые другие факты, Маринатос приходит к выводу, что первая сцена фриза изображает нападение с моря на ливийский город. Река, изображенная в следующих фрагментах, может быть Кинипсом (единственная река, впадающая в море западнее Нила, примерно в районе позднейшего Лептис Магна).

Уже после смерти Маринатоса внимательное изучение фриза выявило еще некоторые любопытные детали, подтверждающие его догадку. Так, в сцене кораблекрушения у одного из барахтающихся в воде людей видно за плечами некое подобие крылышек. В действительности это, по-видимому, короткий плащ или накидка, сделанная из звериной шкуры или, может быть, из птичьих перьев. Очень похожие накидки из шкур можно видеть у африканских охотников, изображенных в наскальных росписях пустыни Сахары (знаменитые фрески Тассили — см.: Kennscherper. S. 630 сл., Abb. 6–8). А по свидетельству Геродота, некоторые племена Северной Африки носили плащи, сшитые из перьев страуса. Вполне возможно, что художник, создавший фриз, своими глазами видел одеяния такого рода.

Не все согласны с гипотезой Маринатоса. У нее есть убежденные противники, например английский археолог П. Уоррен, австриец Хайдер. Они полагают, что действие фриза могло происходить и где-нибудь в пределах Эгейского бассейна, не обязательно у берегов далекой Ливии. Африканский колорит центральных эпизодов фрески, по их мнению, выражен не так сильно, как это казалось Маринатосу. Питер Уоррен находит африканский вариант малоправдоподобным как по причине большой удаленности африканского побережья от Феры, так и потому, что почти все детали местного колорита, которые Маринатос пытается связать так или иначе с Северной Африкой и ее обитателями, могут быть без большого труда переадресованы ближайшим к Фере районам Эгейского мира, например Криту. Экзотические животные и растения, представленные на фреске, были хорошо известны обитателям древней Эгеиды. Пальмы, папирус, львы, преследующие травоядных, — все это обычные мотивы в минойско-микенском искусстве, скорее всего взятые непосредственно из жизни. Негроидные черты у тонущих людей в сцене морской битвы не настолько ясно выражены, чтобы можно было с уверенностью отнести их к какому-нибудь ливийскому племени североафриканского побережья. К тому же, если начать внимательно вглядываться в людей, изображенных на фреске, те же черты (волосы, растущие пучками, и широкие носы) можно заметить также у некоторых пассажиров на кораблях в сцене морского похода.

Можно было бы привести еще и другие доводы противников Маринатоса. И все же его аргументация представляется мне в целом более убедительной. Африканская локализация центральных сцен фриза не только прямо вытекает из анализа изображенных эпизодов, но и подкрепляется некоторыми косвенными соображениями. Африканские мотивы, как мы уже видели, вообще типичны для искусства древней Феры. Изображения африканских животных (обезьян, антилоп) найдены в соседних с «западным домом» постройках Акротири. А один из фрагментов стенной росписи, найденной в северной части поселения, изображает типично негроидную физиономию темнокожего человека с курчавой головой, украшенной двумя птичьими перьями, приплюснутым носом и большой серьгой в ухе (Маринатос так и назвал его «ливийцем»). Следует также иметь в виду, что вообще связи Эгейского мира, и в частности Крита, с Северной Африкой, не только с Египтом, но и с лежащей дальше на запад Ливией были, как об этом свидетельствуют многочисленные факты, и очень давними (они прослеживаются по крайней мере с эпохи неолита), и достаточно прочными.

Что касается самих участников