Апостасия. Отступничество - Людмила Николаевна Разумовская
– Значит, вам еще неизвестно, что генерал Алексеев недавно скончался?
– Нет, этого я не знал… А генерал Корнилов? – после паузы спросил Колчак.
– Генерал Корнилов убит в боях за Екатеринодар. Командует Добровольческой армией в настоящее время Антон Иванович Деникин.
– Ясно… Генерал Рузский?
– Зарублен большевиками в Кисловодске.
– Генерал Брусилов?
– Генерал Брусилов перешел к большевикам.
– Что ж… Значит, к Деникину, – раздумчиво произнес Колчак.
– Александр Васильевич, расскажите о ваших впечатлениях, ведь вы только что с Дальнего Востока. Что наши союзники? Можно ли ожидать от них серьезной помощи?
Колчак усмехнулся.
– Владивосток произвел на меня впечатление чрезвычайно тяжелое и для нас, русских, унизительное. Я бывал там во время империи, тогда мы были хозяевами, это был наш порт, наш город, теперь же там распоряжается кто угодно. Все лучшие дома, лучшие казармы заняты чехами, японцами, союзными войсками. Эта интервенция, цель и характер которой носит глубоко оскорбительный характер, вовсе не является к тому же помощью России. Все это выставляется как помощь чехам, к их благополучному возвращению домой. Вообще там существует две коалиции: англо-французская, кажется доброжелательная, и японо-американская, явно враждебная, причем притязания Америки весьма крупные, а Япония не брезгует ничем. Одним словом, завоевание Дальнего Востока идет полным ходом… Мое убеждение: Россию можно спасти только русскими силами. Лучше всего, если бы союзники не приезжали совсем: ведь это какой-то новый интернационал!
– Я вполне разделяю ваше мнение, Александр Васильевич, – сказал Болдырев. – Однако без союзников, увы, не получается… уж очень бедны стали, без иностранного снабжения не обойтись…
– А это значит – попасть к ним в зависимость!.. Посему вопрос об установлении твердой власти, признаваемой всей Россией и нашими союзниками, раз уж без них никак не обойтись, представляется мне первоочередной задачей.
– А знаете что, Александр Васильевич? Оставайтесь здесь. Я предлагаю вам войти в состав Сибирского правительства в качестве военного и морского министра. На Юге достаточно сил, а здесь почти совсем нет людей. Вы здесь нужнее.
– Благодарю вас, генерал, но я мог бы взяться только за морское ведомство, какового сейчас создавать нельзя…
– Прошу вас, не отклоняйте этого предложения, Александр Васильевич. Если вы увидите, что дело у вас не пойдет, вы всегда можете его оставить, но сейчас у меня нет ни одного лица, которое пользовалось бы известным именем и доверием, кроме вас. Я обращаюсь к вашему служебному долгу, который, знаю, вы ставите превыше всего, и прошу помочь мне. В русской истории всякое бывало. Вспомните наших славных адмиралов Нахимова и Корнилова, сложивших свои головы не в морских сражениях, а на севастопольских бастионах… Я буду с вами откровенен. Положение в Омске отчаянное. Каждую ночь – стрельба, утром санитарные повозки подбирают до двадцати убитых офицеров. В городе нет ни суда, ни полиции, ни закона. Власть Директории – мыльный пузырь. Если мы всерьез хотим уничтожить большевизм, нужна твердая, жесткая власть, если угодно мое мнение – даже единоличная, военная, вроде диктатуры. Разумеется, основанная на законе.
– Да… сила большевиков – в их централизованности и громадной воле к власти, не ограниченной никакими сентиментальными разглагольствованиями о свободе и демократии, разве что в демагогических целях… Кстати, о демократии. Я поехал в Америку, надеясь принять участие в войне, но, изучив вопрос с военной точки зрения, пришел к убеждению, что Америка ведет войну только с чисто своей, национально-психологической точки зрения – рекламы. Американская война за демократию – вы не можете себе представить, что за абсурд и глупость лежит в этом определении цели и смысла войны. Война и демократия – мы видим, что это за комбинация, на своей родине, на самих себе. Большевики это прекрасно понимают, никакой демократии в борьбе за власть не существует, и они не останавливаются перед самыми жестокими, бесчеловечными действиями. А у нас, простите, с легкой руки Керенского, бесконечная адвокатская болтовня, погубившая и победу в войне, и попытку генерала Корнилова спасти армию и саму Россию.
– Так как же, Александр Васильевич? Что вы мне ответите?
– Я смогу принять ваше предложение, Василий Георгиевич, только в одном, исключительном случае: если омская власть будет настоящей твердой властью, проводящей твердую русскую политику, а не бесконечной говорильней в духе бывшего Временного правительства…
Александр Васильевич не стремился к политической власти.
В письме к жене Софье Федоровне он писал:
«Через две недели после моего назначения военным и морским министром свершился переворот в пользу военной диктатуры, и я принял пост Верховного правителя России с одновременным присвоением мне полного адмирала. Вот как я сам понимаю свое положение и свои задачи. Они определяются старинным рыцарским девизом богемского короля Иоанна, павшего в битве при Кресси: „Ich dine“. Я служу. Я служу Родине, своей Великой России, так, как я служил ей все время, командуя кораблем, дивизией или флотом.
Я не являюсь ни с какой стороны представителем наследственной или выборной власти. Я смотрю на свое звание как на должность чисто служебного характера. По существу я Верховный главнокомандующий, принявший на себя функции и верховной гражданской власти, так как для успешной борьбы нельзя отделять последние от функций первого.
Моя цель первая и основная – стереть большевизм и все с ним связанное с лица России, истребить и уничтожить его. Я не задаюсь решить вопроса о всем том, что должно последовать за выполнением первой задачи; конечно, я думаю об этом, но в отношении программы я подражаю Суворову перед Итальянским походом и, перефразируя его ответ гофкригсрату, говорю: «Я начну с уничтожения большевизма, а дальше – как будет угодно Господу Богу».
Я принял власть и не намерен удерживать ее ни на один день дольше, чем это требуется благом страны. В день окончательного разгрома большевиков моей первой заботой будет назначение выборов в Учредительное собрание.
Я солдат прежде всего, я больше командую, чем управляю, я привык по существу приказывать и исполнять приказания. Когда Родина и ее благо потребуют, чтобы я кому-либо подчинился, я это сделаю без колебаний, ибо личных целей и стремлений у меня нет и своего положения я никогда с этим не связывал. Моя сила в полном презрении к личным целям, и моя жизнь и задачи всецело связаны с вышеуказанной задачей, которую я считаю государственной и необходимой для блага России».
Софья Федоровна прочла это письмо, похожее скорее на манифест, в котором не было ни единого слова нежности к ней, уже находясь во Франции, куда из пылающего Севастополя во время резни офицеров ее с сыном вывезли высоко ценившие Колчака британские моряки. Да, в каждой строчке этого письма
