Событие в аду - Рюноскэ Акутагава
– Примерная дочь, награды достойная, – похвалили князь и приказали одарить ее исподней одеждой малинового цвета – «акомэ».
А обезьянка тут как тут: принесли «акомэ», а она – что вы думаете? – ладошки лодочкой сложила и себе на голову: благодарим покорно, значит. Князь при виде этого еще в большее благодушие пришли. Стали князь с тех пор оказывать дочке Иосихидэ особое благоволение. И вовсе не оттого, что приглянулась им девочка, как пошли потом болтать языки долгие, а в поощрение за ее ласку к обезьянке, да за родительское послушание, да за сердце ее доброе. Впрочем, расскажу я вам потом, откуда взялись эти толки, нет в том ничего мудреного. Теперь же доложу одно: не такого князь были происхождения, чтобы снизойти до смазливенькой девчонки – дочки живописца какого-то.
Ну, так то-с. Удостоившись княжеских похвал, вернулась дочка Иосихидэ к себе. Умница была девочка, – так сумела повести себя, что даже зависти у прочих горничных не вызвала. Напротив того, еще больше стали все ласкать и ее и обезьянку, а особенно княжна: ни на шаг от себя ее не отпускают, и как ехать на колеснице на зрелища или еще куда, уж непременно ее с собой возьмут.
Но довольно пока про дочку Иосихидэ, а обратимся снова к отцу ее.
В скором времени, как я вам уже сказал, обхождение с обезьянкой стало у всех самое приветливое. Что же касается Иосихидэ, то по-прежнему никто-то его не любит, чуть-что Мартыном-хидэ за спиной обзывают. И не одна лишь челядь дворовая, – их священство «соозу» [Одна из высоких степеней буддийского монашества] Иокогава и те терпеть не могли Иосихидэ и при одном его имени в лице даже менялись, словно при виде нечистого. Ходили, впрочем, слухи, будто причиной было то, что Иосихидэ изобразил как-то житие их священства «соозу» в смехотворном виде на картине. Да мало ли чего болтают люди, так ли это было на самом деле или нет, сказать вам затрудняюсь. Одним словом, у кого только ни спроси про Иосихидэ, никто-то о нем хорошо не отзовется. Если же кто не говорил о нем худого, так это разве двое-трое приятелей его, такие же как и он живописцы, да еще те, кто не знали, что за человек Иосихидэ, а судили о нем только по его картинам.
Да правду сказать – за что было любить его: наружности был он самой пакостной, а пуще всего за дурной норов его ненавидели. Что тут изволите поделать: что посеешь, то и пожнешь, как говорится.
4
Норовом же, надобно сказать вам, был он человек жадный, скупой, бесстыдник и лентяй, алчности неутолимой, а пуще того заносчивый, чванливый, до того нос задирал – я-де первый художник Японии, – что просто нет терпения. И добро бы только в живописи, еще куда ни шло, так нет: в своей гордыне дьявольской все-то он обычаи людские, все обряды высмеет. Рассказывал один ученик Иосихидэ: пригласили в некий знатный дом гадалку прорицательницу знаменитую, из Хигаки. Вызвала она духа. Вот вселился дух в нее и устами ее всяческие прорицания вещает страшные. А Иосихидэ и в ус не дует: взял кисть да тушь, что были под рукой, сидит да зарисовывает страшное лицо прорицательницы – во всей доскональности. Подумать только, мести духа и той не устрашился человек, – за ребячьи сказки все это почитал.
А то богиню Киссёотен [Богиня красноречия и ума] в образе плясуньи какой-то гулящей напишет или бога Фудоо Мёо-Оо [Один из богов-хранителей в буддийском культе. Изваяние его ставят в центре других священных фигур. Изображается на фоне пламени с гневным лицом, в правой руке – меч, поражающий дьявола, в левой – вервие] изобразит бродягой, выпущенным из узилища, – вот какие штуки непотребные выкидывал. А начнешь его корить, куда тут – еще куражится: – Где, говорит, это слыхано, чтобы боги, рукою Иосихидэ изображенные, ему же и наказание с неба посылали! Ученики Иосихидэ и те руками разводили. Сам видел я, как многие из них спешили убраться от него скорее по добру да по здорову, – загробного возмездия страшились. Одним словом, заносчивости в нем этой было, – не оберешься. Думал человек, что нет людей умнее его на свете.
Что же касается до живописи, так тут и говорить нечего, какая спесь обуревала человека. Надобно сказать вам, что, действительно, в картинах Иосихидэ и манера его писать и краски, – все было не как у прочих живописцев: И которые имели зуб против него, так те за это его шарлатаном величали.
Попадешь, бывало, в их компанию, – каких только чудес не наговорят! У старинных-де мастеров – Каванари там или Ямаока, – уж если написана, положим, слива, у деревянной калитки в цвету стоящая, так от нее-де в лунные ночи даже аромат исходит. А ежели изображен придворный, играющий на флейте, так даже звуки флейты, дескать, бывают слышны, А станут о картинах Иосихидэ судить, каких только страстей не наслушаешься! Сказать к примеру: есть у Иосихидэ картина, называемая «Хождение души по пяти кругам жизни и смерти». Написана она на воротах храма Рюугайдзи. И вот говорили, будто, кто проходил под теми воротами ночью, тому бывали слышны вздохи и всхлипывания дев небесных. Были даже и такие, что собственным носом обоняли запах тлена, как бы от трупов исходящий. А то передают еще, приказали как-то князь Иосихидэ писать портреты с придворных дам. Так что бы вы думали? – не прошло трех лет, как все, кто был изображен на тех портретах, одна за другой перемерли. Какая-то болезнь неведомая с ними приключилась: стали все такие, словно у них души кто повынимал. Злые языки и говорили: это, мол, самое верное свидетельство, что у Иосихидэ картины от нечистого.
А Иосихидэ от этих слухов только пуще спесью надувается, – говорил я вам уже: любил: человек делать все наперекор другим.
Как-то раз говорят ему князь в шутку:
– Посмотрю я на тебя, Иосихидэ, просто страсть у тебя какая-то к безобразию.
А Иосихидэ скривил этакой противной усмешечкой губы свои красные и отвечает дерзко:
– Правильно изволили заметить! Только, говорит, не всякому художнику дано понимать красоту в безобразии.
И как только язык у человека повернулся сказать этакую дерзостную вещь в присутствии сиятельного князя, – будь ты хоть распропервый художник Японии! Недаром же тот самый ученик, о ком давеча упомянул я вам, дал исподтишка учителю
