Мельмот Скиталец - Чарлз Роберт Метьюрин
История восприятия «Мельмота Скитальца» во французской литературе XIX в., кратко изложенная выше, свидетельствует, что этот роман Метьюрина читался во Франции долго и получил здесь оценку, окончательно утвердившую его значение в мировой литературе. Высокий международный критический авторитет таких французских ценителей и толкователей Метьюрина, какими были Гюго, Бальзак и Бодлер, содействовал этому в не малой степени; они открыли на него глаза не только в своей стране, но и в других странах и литературах, в частности в русской. Новейшие переиздания романов Метьюрина, в оригинале и в переводах, в Европе и в США окончательно сделали «Мельмота Скитальца» одним из видных памятников английской национальной литературы прошлого столетия.
7
Имя Чарльза Роберта Метьюрина стало встречаться в русской печати еще при жизни писателя начиная с 1816 г. Русская транскрипция его фамильного имени (как мы видели, французского происхождения) долгое время оставалась у нас очень неустойчивой: его писали и произносили на разные лады[325].
В России Метьюрин прежде всего стал известен как драматург. В одном из очерков цикла статей, помещавшегося в газете «Русский инвалид» (1816), по английским источникам опубликовано было довольно подробное известие о «Матуриновой трагедии „Бертрам“», а также о еще живущем в Дублине авторе, «который равно уважается за нравственные свои качества, как и за отличный талант»[326]. Автором этой первой русской статьи о Метьюрине был второстепенный поэт и журналист этой эпохи В. И. Козлов.
В последующие годы в различных русских периодических изданиях начали появляться упоминания о Метьюрине, известия и заметки о его прозаических произведениях, правда, не в том порядке, в каком они появлялись в оригинале, а в соответствии с той популярностью, какую они приобретали в континентальной Европе во французских переводах. Этим объясняется то, что «Мельмот Скиталец», сыгравший столь заметную роль в русской литературе, привлек к себе внимание русских литераторов только в начале 30-х гг., после того как этот роман получил высокую оценку и вызвал подражания во Франции. Правда, «Мельмот Скиталец» был упомянут в кратком некрологе Метьюрина в журнале «Московский телеграф», где после небольшой биографической справки о Метьюрине, полной фактических неточностей, перечислены и коротко характеризуются его основные произведения. «Сочинения Матюрина, – писали здесь, – носят на себе признаки великого таланта, но отличительная черта их – ужас и неистовое бешенство страстей, какие редко можно встретить у других писателей, и в этом Матюрин равняется с величайшими писателями. Кажется, адский пламенник освещает ему мрак сердца человеческого. „Мельмот“, лучший из романов Матюрина, производит удивительное действие на воображение читателя. Некоторые места невозможно читать без содрогания. Такова и драма его „Бертрам“ ‹…› Замечательно, что, живописец бедствий и ужасов, Матюрин был нежный, чувствительный семьянин и человек чрезвычайно веселого права. Смерть рано разрушила надежды, какие подавал талант Матюрина»[327].
Первые отрывки из «Мельмота Скитальца» в русских переводах появились в 1831 г. В этом году в литературной газете под заглавием «Колокольчик», выпускавшейся под редакцией В. Н. Олина (совместно с В. Я. Никоновым), напечатан был отрывок из I главы «Мельмота» в анонимном русском переводе[328]. Продолжения его, однако, не последовало, так как это периодическое издание прекратилось из-за недостатка подписчиков. В том же 1831 г. в журнале «Сын отечества» появился еще один отрывок из «Мельмота Скитальца» – на этот раз из XVII главы (по французскому сокращенному переводу Ж. Коэна 1821 г. соответствующей XI главе второй книги оригинала), под заглавием: «Отрывок из Матюринова романа „Мельмот, или Скитающийся человек“»[329]; приведенный здесь эпизод повествует о допросе Алонсо Монсады в мадридском судилище инквизиции и о бегстве его из тюрьмы во время пожара.
Два года спустя «Мельмот Скиталец» появился в Петербурге «в переводе с французского Н. М.» в 6 частях в 12-ю долю листа[330]. Вскоре небольшая рецензия на это издание появилась в петербургской газете «Северная пчела». Здесь говорилось: «Автор романа, заглавие которого мы выписали, совершенно неизвестен русским читателям, не знающим иностранных языков; если мы не ошибаемся, доселе еще ни одно из его творений не было у нас переведено; между тем оно пользуется в Европе большою знаменитостью, по нашему мнению, – вполне заслуженною. Необычайная сила его мрачного воображения, верность очерчиваемых им характеров, занимательность, необыкновенность происшествий во всех его творениях соделывают чтение оных весьма заманчивым. Многие упрекают его в некоторой болтливости, в излишней, если можно так сказать, полноте слога (redondance), но это недостаток неважный, и притом общий многим английским романистам. Г. переводчик заслуживает благодарность, во-первых, за то, что знакомит русских читателей с хорошим автором, и, во-вторых, за то, что труд свой исполнил весьма старательно»[331]. В июльском номере «Московского телеграфа» появился большой отзыв о русском переводе «Мельмота Скитальца». Автор этой статьи начинал ее также с утверждения, что имя Метьюрина – новое в русской печати: «Метюрин оставался до сих пор совершенно неизвестным в русской литературе. Но причиной этого был, конечно, не сам он ‹…›. Метюрин принадлежит к числу оригинальных писателей в области романа. Его создания не подходят ни к какому разряду и не измериваются никакою меркою известного наименования». По мнению рецензента, романы Метьюрина «нельзя уравнивать и уподоблять» никаким произведениям известных в то время в России зарубежных сочинителей, так как его создания «составляют свой, особый род, потому что главное чувство сочинителя, дающее характер всем его сочинениям, странно и несогласно с обыкновенною природою человека». Достойно внимания, что рецензент противопоставляет романы Метьюрина даже английским готическим романам: «Главное, что старается он развить и внушить своему читателю, есть ужас. Не считая своего читателя ребенком, как госпожа Радклиф, которая думала пугать воображение потемками и фантасмагорией, не входя и в тот фантастический мир, где возможно все, что захочет представить автор, но где читатель видит мечтательные образы и, следственно, знает, что он не дома, а в гостях у фантазии, словом, не приводя в движение никаких чудесных сил, Метюрин представляет нам мир действительный, тот, в котором живут все, но представляет с таких ужасных сторон, в такие страшные мгновения, что невольная дрожь проникает весь состав
