Первокурсники - Эллен Том
А я написала Флоре: «ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ О ЛЮКЕ ТЕЙЛОРЕ: ВСЕ, НА ЧТО ТОЛЬКО ХВАТИТ ТВОЕЙ ФАНТАЗИИ, СЛУЧИЛОСЬ».
Дверь Негин была закрыта, но я видела, что свет еще горит, и тихонько постучала:
— Это Фиби. Просто убеждаюсь, что ты жива.
— Жива, — раздался голос. Затем Негин в пижаме открыла дверь и улыбнулась: — Прости, что потеряла тебя. Я не ложилась, чтобы убедиться, что ты тоже жива.
ЛЮКВ баре будто взорвалась бомба. Под включенными лампами шатались дезориентированные потные люди и ошалело моргали друг на друга, точно нелепо разодетые кроты. На танцполе пятеро парней в разорванных простынях-тогах молотили кулаками воздух под «Build Me Up Buttercup». Девчонка в костюме банана рыдала под настольным футболом, а другая, одетая как Джастин Бибер, ее утешала. Двое разгоряченных игроков над ними агрессивно гоняли мяч, кажется, даже не подозревая, что под столом сидят девушки.
Я чувствовал опустошение. Не в дурацком чрезмерно пафосном смысле. Я просто будто… онемел изнутри. И вымотался. Я пытался привыкнуть к фразе «мы расстались», но это походило на ввод неправильного пароля. И правильного не подобрать. Почему-то все казалось нереальным. Словно и телефонный разговор, и слезы в компьютерном классе случились давным-давно. А самое странное, что лучшим за ночь было время, проведенное с Фиби и Стефани Стивенс. По крайней мере, они отвлекли меня от прочих мыслей. После случившегося мне не светило веселье, но жизнерадостность Фиби оказалась заразной. С ней так легко общаться.
Я не нашел ни Артура, ни кого-то еще из соседей, так что вернулся в корпус Би. Несмотря на почти два часа ночи, спать не хотелось. Не хотелось давать мозгу возможность как следует обработать последние события. Услышав из комнаты Артура тихую музыку, я постучал. Голос его звучал приглушенно:
— Секунду… кто там?
— Это Люк.
Пауза, а потом:
— Ладно… Входи, открыто.
Поначалу я решил, что ослышался, потому что в комнате никого не было. Сквозь музыку прорывался звук льющейся воды, будто где-то в стене трубу прорвало, и вдруг голос Артура:
— Итак, куда ты запропастился?
Только тогда я заметил его кроссовки, торчащие из-под открытой дверцы шкафа.
— Ой, извини, — пробормотал я. — Я тебя не увидел. Ты в порядке?
— Да, чувак. Почти закончил.
Я хотел было спросить, что он почти закончил, но тут опознал этот льющийся звук.
— Прости, ты там… это самое? Отливаешь? В раковину?
— Ага. Что ж еще. Для чего, по-твоему, эта раковина нужна?
— Ну… о таком ее назначении я точно не думал.
— Слушай, приятель, то, что мы не так богаты, как эти пафосные засранцы из колледжа Гильдас, не значит, что мы не можем импровизировать, смекаешь?
Я видел, как кроссовки поднялись и опустились, и струя оборвалась. Артур, красный, потный и ухмыляющийся, вышел из-за двери — в плаще Супермена, с которым я начал эту ночь.
— Ну вот. Как… — Он поднял указательный палец, обрывая себя на полуслове. — Прости, забыл смыть.
Затем вернулся за шкаф и открыл краны. Обуревавшие меня в тот момент чувства, похоже, отразились на лице, потому что Артур хмыкнул:
— Не волнуйся, друг мой, вскоре ты и сам начнешь отливать в раковину, ибо туалеты в этом корпусе буквально в конце коридора. — Он включил икс-бокс. — Проходи, я не против выпить чашку чая, если ты его заваришь.
— Без проблем, — рассмеялся я.
— А пожевать есть чего? — прошептал Артур. — Мама забила на меня в этом семестре. Наверное, решила, что раз я не первокурсник, то и есть мне ни к чему.
— Мне мама дала ингредиенты, но никакой настоящей еды, — сказал я. — К примеру, у меня есть мука, соль, оливковое масло… а есть нечего.
Артур озорно приподнял бровь:
— Мы всегда можем одолжить у Барни немного «Нутеллы»… Уверен, он не станет возражать…
Спустя десять тостов с шоколадной пастой, мы валялись на полу, готовые впасть в кому. Артур зачерпнул остатки «Нутеллы» и уставился на пустую банку.
— Они не должны делать эту штуку такой охренительно вкусной, — простонал он. — Наличие подобной вкусноты явно создает проблемы в общем жилом пространстве. Это, мать их, безответственность, вот что это такое.
— Что будем делать? — вяло пробормотал я.
Артур дернул ящик прикроватной тумбочки и выудил маркер.
— Черт, у меня только черный. Был бы коричневый, мы б закрасили банку, и он бы никогда не заметил разницу.
— Пока не решил бы поесть. А он предположительно рано или поздно решил бы.
Артур лишь пожал плечами и кинул банку мне:
— Просто позаботься об уликах, и он не сможет доказать, что это наших рук дело.
Я поплелся на кухню, но как раз в этот миг распахнулась дверь Бет, и оттуда вышел Барни, одетый, вероятно, в ее футболку, поскольку ему она доставала до колен, да и надпись гласила «ХОККЕИСТКИ ЛАНКАСТЕРА». Слегка взъерошенная голова Бет высунулась из-за его спины, и мы втроем замерли, смущенно пялясь друг на друга.
А затем Барни сказал:
— Это моя «Нутелла»?
Извинившись и заверив, что утром куплю ему новую банку, я вернулся к Артуру, но тот уже храпел на полу. Я выключил икс-бокс и направился к себе.
Лег на кровать, окруженную нераспакованными чемоданами и сумками из «Икеи», и уставился в грязно-желтый потолок. У телефона села батарея, и я решил хотя бы в этот раз оставить все как есть.
Глава 3
Крутизна прописана в ДНК. Для крутых совершенно естественно дрыхнуть до тех пор, пока их сон не прервут — в этом вся свобода и непринужденность рок-н-ролла. Я почти каждый день просыпаюсь в семь. А после пьянки даже раньше.
Я не сразу сообразила, где нахожусь, и потянулась к тонкой коричневой занавеске, чтобы выглянуть из хлипкого оконца. Так чудно. Я сюда не на выходные приехала. Я теперь действительно жила в этой странной крохотной комнатушке, в сотнях миль от дома. Через дорогу растянулась деревенская поляна со старой церковью и шагающими туда-сюда утками — словно открытка, какую можно купить для малознакомого старика. Эдакий английский сельский пейзаж, но с тысячами подростков, живущих в округе.
Я будто играла себя для себя же в зрительном зале. Но спектакль был насквозь фальшивым. Я застелила постель, чего никогда не делала. Сложила пижаму и убрала под подушку — впервые в жизни. А потом изучила ящики с идеальными стопками одежды и натянула домашний костюм. Потому что теперь я студентка, и у меня есть трикотажный спортивный костюм от «ASOS» специально для отдыха.
Я оделась, чтобы просто сходить в туалет. Так ведь полагается, да? Я осторожно открыла дверь и выглянула в коридор. Вылитая больница. Пластиковая плитка на полу и стены того странного желтого оттенка, в какой обычно красят школьные классы. Было темно, только табличка пожарного выхода светилась. Странно, что я живу там, где есть табличка пожарного выхода.
Я пошлепала по коридору новыми тапочками, размышляя, не проснулся ли кто еще в этих маленьких коробках. В туалете стояла такая тишина, что я сначала кинула в унитаз бумаги и наклонилась, чтобы сильно не журчать. Не сказала бы, что прежде меня заботило, слышит ли кто-нибудь, как я писаю. Отнюдь. В этом плане я либерал. Я писала при куче случайных незнакомцев на вечеринках. Но сейчас я была не совсем собой. Скорее, Сэнди из «Бриолина», когда она просыпается поутру, и птицы помогают ей одеться. В домашний костюм.
На кухне все было заставлено посудой. В раковину свалили кучу кружек и сковородок (все еще с этикетками), в некоторых оставалась еда. На столе стояли тарелки с обгоревшими корочками тостов, около двадцати чашек с чаем и большая миска с красным пуншем на донышке и дрейфующими по нему чипсами. И везде бутылки. Пахло жженым сыром и выдохшимся алкоголем. Я взяла чайник, но из-за горы в раковине так и не смогла набрать воды.
