Дикие питомцы - Медланд Амбер

Доктор Агарваль терпеливо улыбается. Меня вдруг охватывает непреодолимое желание его ошарашить. И я выпаливаю – на самом деле я обратилась к вам, потому что не испытываю особенного кайфа от ванильного секса.

Что такое ванильный секс? – после паузы спрашивает он.

Я смотрю на умирающую пальму в кадке. И уже жалею о том, что это сказала. Секс без извратов, поясняю я.

А что такое извраты?

Да ладно, вы серьезно? Но ведь у кого-то из ваших клиентов. пациентов. наверняка имелись схожие проблемы.

То есть вы считаете это проблемой?

Он берет голубую бутылочку с водой и брызгает на пальму из пульверизатора. Окутанные водяным туманом листья дрожат и покачиваются.

Могу сказать только, что все парни, находившие меня привлекательной, оказывались садистами. Что в целом приемлемо, если человек это осознает, но вот если нет.

То есть вы считаете, что привлекаете только тех мужчин, которые хотят вас наказать?

Я такого не говорила. Вспоминаю Эзру, свое горящее лицо и солоноватый привкус во рту. Как я прикоснулась к губе и с удивлением поглядела на свой выпачканный красным палец.

Дай посмотрю, сказал Эзра и взялся за мою губу, как заправский врач. О боже!

Все нормально, заверила его я. Губы часто кровят.

Он усадил меня так бережно, словно моя рана требовала наложения швов. Прости меня, я не нарочно. Я бы никогда.

Я старательно надула свои распухшие губы. И сказала – ты и хуже поступал. А у него стал такой вид, словно я залепила ему пощечину. Мне даже понравилось, пробормотала я. Но жаль, если ты сам себя напугал.

В тот день он ко мне не прикасался, словно из последних сил пытался доказать, что ему это не нужно.

Стоял на расстоянии вытянутой руки от меня, обнаженный, и смотрел голодным взглядом. Периодически он приказывал мне переменить позу. Я слушалась. Так продолжалось несколько часов.

Никогда еще я не чувствовала себя таким желанным объектом, сообщаю я доктору Агарвалю. И никогда ни с кем не ощущала такой близости.

Агарваль откашливается. Я замечаю жужжание вентилятора и сотни других звуков, на которые обычно не обращаю внимания.

Вы наделяете огромной властью очень камерный мир.

2

Мы с Нэнси договорились встретиться в полдень у Большого Центрального вокзала. Ей нужно изучить документы из Нью-Йоркской публичной библиотеки, а на съем квартиры денег не хватает. Увидеться с Нэнси хочется ужасно, но на душе у меня неспокойно. Мы с ней почти год не общались вживую. И я привыкла редактировать свою жизнь, прежде чем показать ее ей: правлю сообщения, накладываю фильтры на фотки. Пока ее тут не было, я словно смотрела на все это со стороны. И мне не по себе от того, что теперь все окажется слишком близко.

Включаю душ, но никак не могу заставить себя встать под воду. Однако с каждым днем я подбираюсь к ней все ближе. Умываюсь. Надеваю летнее платье в голубой цветочек. На улице влажно, и, когда я доезжаю до Большого Центрального вокзала, оно уже мокрое насквозь. Свободных кресел в зале ожидания нет, и я уже подумываю, не умыкнуть ли из мусорки газету и не расстелить ли ее на полу, но прекрасно знаю, что Нэнси появится ровно в ту секунду, когда я суну руку в урну. Сажусь на пол и проверяю почту. Рядом разместилась компания подростков с рюкзаками. Не могу определить, сколько им лет. Каждые десять минут один из парней дергает девушку за волосы, она кричит – Дилан, я тебя убью. А потом они вскакивают и носятся друг за другом среди указателей. Я отпиваю из стоящей возле меня двухлитровой бутылки диетическую колу.

Проверяю почту. Обновляю страницу, но пришла только какая-то политическая рассылка, которую я получаю каждую неделю и никогда не читаю. От Эзры по-прежнему ничего. Последний раз мы виделись в январе. Переспав со мной, он объявил, что собирается в Индию посмотреть на индусов. И после от него три недели не было ни слуху ни духу. Я написала ему в Вотсап: Как там Индия хох.

Сообщение он прочитал – галочки позеленели. И каждый раз, как он появлялся в сети, у меня замирало сердце.

Через несколько дней он все же ответил: Неописуемо. Такие душевные люди. Я здесь, как дома.

А еще неделю спустя снова вышел на связь.

Эзра: Мы будем выступать на Коачелла! А потом у нас концерт в Нью-Йорке. Можем встретиться после.

Айрис: Довольно странно, что ты не предлагаешь мне билетик.

Эзра: О боже, прости!

Эзра: Просто не верится, что кому-то еще не наскучило ходить на камерные концерты. Где репертуар всегда один и тот же.

Больше он мне не писал. А ведь сейчас уже март. Я снова отхлебываю диетическую колу. И проверяю телефон. Уже 12.27. Мобильный Нэнси в Америке работать не будет, а я забыла дома зарядку. На мгновение меня охватывает паника, но мы давно разработали систему на такие случаи. Нэнси остается на месте, а я бегаю и ищу ее. На этот раз я нахожу ее в Шепчущей Галерее, она стоит и прочесывает взглядом зал. Нэнси не любит, чтобы ее замечали раньше, чем она сама заметит другого, и потому я начинаю звать ее по имени на весь холл.

Ты не торопишься, заявляет она.

Я обнимаю ее. Но она не обнимает меня в ответ. Для нее это слишком тесная близость. Я вдруг понимаю, что от меня воняет, как от животного, и поспешно разжимаю руки. В руках у Нэнси два огромных чемодана. Один из них я отбираю.

И спрашиваю – у тебя там труп, что ли?

Решила запастить самым необходимым, отвечает она. В Хитроу чумовой дьюти-фри.

На шее у нее ожерелье с голубым камнем. Это я послала его ей в подарок на Рождество, но она утверждала, что ничего не получила.

Ладно, наконец выдает она. Где тут ближайший ирландский паб?

За мной, расплываюсь в улыбке я.

Светофор на Сорок третьей не работает. Я предлагаю пройти дальше по улице, но Нэнси не хочет. Я за несколько часов ни разу не присела, стонет она.

А в самолете? – возражаю я.

Это было до того, как ты меня кинула. А после этого я ни разу не присела, все бегала и искала тебя.

Я смотрю на мчащиеся по улице машины и надеюсь, что стоящий рядом с нами мужчина первым ступит на проезжую часть. И вдруг Нэнси решительно шагает вперед, и автомобили сами останавливаются. Мужчина идет за ней. Водитель давит на клаксон. Нэнси, не сбавляя шаг, поднимает два пальца вверх. Я бегу за ней, одними губами извиняясь перед водителем.

Дождавшись, когда я с ней поравняюсь, Нэнси выдает – тебе что, поводырь нужен?

Зачем, когда у меня есть тушь и клатч? – отшучиваюсь я. А теперь и живой щит.

Нэнси роется в моей шкатулке с драгоценностями: трогает искусственные цветы в холле, фотографирует вид из окна и все это, не забывая методично распаковывать вещи. Потом волочет меня в душ.

Это же ты с самолета, возражаю я.

Уверена, если ты как следует пораскинешь мозгами, то поймешь, что именно шампунь помогает смыть грязь, заявляет она, передавая мне за занавеску бутылочку.

Теперь я знаю, каково придется твоим детям, огрызаюсь я.

По ванной разносится химический арбузный запах. Моя косметика давно закончилась.

Да этим паршивцам сильно повезет, парирует Нэнси. Потом я слышу, как она опускает крышку унитаза и садится сверху.

Слушай, насчет того, что случилось в Лондоне. Ты колоссально облажалась с тем уродом. Но мне это помогло, дало силы к нему не возвращаться. Он был жуткий ублюдок. Спасибо!

Поначалу я пытаюсь прикидываться нормально функционирующим человеком, но, похоже, особого смысла в этом нет. Нэнси нравится весь день валяться с книжкой, а вечером отправляться куда-нибудь выпить. Она уже начала заказывать на сайте библиотеки коробки с нужными ей письмами.

У меня был период Дианы Вриланд, а ты все пропустила, рассказывает она. Ну той, что вела колонку в «Харперс Базар» и давала там советы типа: «Мойте своему малышу локоны выдохшимся шампанским, чтобы придать им золотистый оттенок».