Живое свидетельство - Ислер Алан
Я оставил сообщение на автоответчике, подчеркнул, что буду в Нью-Йорке еще только три дня, после чего вернусь в Лондон. Дал телефон своей гостиницы.
Майрон поделился со мной подробностями. Пуля, ранившая Стэна, прошла под нижним левым ребром и вышла в спине, однако жизненно важные органы чудом не задела. Он потерял много крови, но в больнице Рузвельта его не сочли пациентом, требовавшим повышенного внимания.
— Этот тип своего не упустит, — фыркнул Майрон. — На следующий день в «Таймс» появилась статья с библиографией всех его трудов, списком академических заслуг, отрывком из биографии Энтуисла, которую он пишет, была даже упомянута его отважная женушка Саския Тарнопол, «владелица известного литературного агентства». Вот, я тебе зачитаю: «Мой отец — ньюйоркец до мозга костей, — сказал сын ученого Джейкоб Копс, адвокат в известной фирме „Келли, Тимко и Лайонс“ на Уолл-стрит. — Он всю жизнь бродит по этим улицам. Случившееся его не остановит». И неважно, что Стэн при первой же возможности сбегал из города. Неважно, что лето проводил в Тоскане или на Майорке. Нет, этот парень — echt[15] ньюйоркец: пастрами, ржаной хлеб и мугу-гай-пан[16] у него в крови.
— А известно, что он делал в порнозаведении?
— Разумеется. Он заскочил туда, потому что начинался дождь и он боялся промокнуть, хи-хи.
— Полиция выяснила, почему стреляли в него?
— Пишут, что «приняли за другого». А нападавший скрылся. Это значит, что им ничегошеньки не известно.
— Я звонил в Скарсдейл. Там только автоответчик.
— Миленький, нету их там. Стэн восстанавливает здоровье на ферме у брата, в Коннектикуте. Лошади и все такое. Номера в телефонной книге нет. Неплохо для мальчонки из Бруклина, а?
Это напомнило мне, как жестоко сказал Фрейд, узнав, что в Глазго умер Яков Адлер[17]: «Для паренька из местечка умереть в Глазго — это уже успех».
* * *Порнопритон, где претерпел страдания Стэн, напомнил мне — как не напомнить — о его попытках сочинять порнографические романы: он говорил об этом как о халтуре, способе подзаработать — аренду квартиры на 84-й и плату за школу Джейка повысили одновременно, в один месяц. Он рассказывал мне, что настрочил роман за неделю пасхальных каникул, это был триллер о контрабанде кубинских сигар в Штаты, легкое чтиво в классической манере Эрика Эмблера или Грэма Грина, но с изобилием «разнузданного секса», что привлечет еще больше читателей. «Мерзкая вещица, сэр, но из-под моего пера, — скромно сообщил мне Стэн, водрузив рукопись на мой стол. — К вашим услугам, — добавил он, сияя. — Наслаждайтесь!»
В тот вечер я открыл наугад «Кубинские причуды» и начал читать.
Она лежала на подстилке и смотрела, как он выходит из моря: обнаженный молодой бог, по мускулистому телу которого нежно скользили блестящие капельки воды и падали, словно нехотя отрываясь от него, дальше. Она никогда прежде не видела такого великолепного мужчины, такого идеального торса, таких стройных ног. О его возбуждении свидетельствовало мужское достоинство, как меч, решительно и дерзко устремленное прямиком на нее. «En garde![18]» — подумала она.
Он лег рядом с ней на спину, и теперь орган его возбуждения указывал на сияющие звезды и яркую луну, с любопытством взиравшие сверху.
Страх оставил ее, а вместе с ним испарилась и скромность. Она повернулась к нему, лаская взглядом его мускулистые руки, узкие бедра, крепкие волосатые ляжки. Глаза его были закрыты, он не произнес ни слова, и только едва подрагивал его вздымавшийся член. Она мигом скинула бикини в горошек, отбросила обе детали куда-то в сторону.
— Возьми меня! — вскричала она. — Возьми немедленно!
Он тихонько застонал. Однако так и не пошевелился — лишь воплощение его мужественности продолжало возбужденно покачиваться.
Она протянула руку, пальцы скользнули по члену, замерли на пульсирующей головке. Она не останавливалась. Теперь одна рука была сомкнута у основания, а ноготками другой она осторожно наскребывала его овальные сокровища, упрятанные в кожаный кошель. Кончиком языка она лизнула самое чувствительное место у самой головки и лишь затем приникла к нему губами. Она подумала, что пробует на вкус не просто мужчину, а Мужскую Сущность, исток самой жизни.
Он охнул, словно от боли.
Выпустив предмет своего желания изо рта, она воскликнула:
— Я хочу тебя! Ты нужен мне!
Желание охватило ее полностью, его роскошное тело заставило ее забыть о приличиях, страсть кидала ее к нему, она истекала горячими, вязкими соками.
Он не пододвинулся к ней, только согнул ноги в коленях, представив ее восхищенному взору ягодицы, которые отнюдь не расплющились под его весом, а оставались округлыми, гладкими, без единого волоска.
Не в силах больше себя сдерживать, она взобралась на него, оседлала, судорожно вздохнув, когда его разгоряченное орудие вошло как меч в ее увлажненные ножны. Она скакала на нем все быстрее и быстрее, и радостные крики ее страсти уносились к девственнице-луне, окруженной блестящей свитой, она не раз, не два, а трижды испытала наслаждение в полной мере, и тут его пульсирующий член стал извергать в нее свой восторг, толчок за толчком, переполняя ее до краев. Она наконец приникла в изнеможении к его мощной груди, и курчавые просоленные волоски щекотали ей ноздри.
Несколько страниц этой кошмарной писанины я сохранил — теперь уж и не вспомню, зачем. Прошло ведь тридцать с лишним лет. Может, сохранил я их из-за вопиющей смеси похабщины и жеманства: орган возбуждения, никак иначе. А может, как примеры непреднамеренной демонстрации его истинного «я», в которых раскрываются сексуальные предпочтения самого Стэна, его склонности и комплексы. Так или иначе, но теперь я уверен, что Стэн мог бы зарабатывать на жизнь сочинением порнороманов. И, конечно же, этот образчик его творчества навевает размышления о том, почему он оказался в «порнопритоне».
* * *Да, Тейтельбаум мелочно завидовал Копсу, десятки лет презирал его, однако удивился он тому, что Сирил Энтуисл подрядил Стэна писать его биографию, не безосновательно. С чего было Энтуислу, Великому старцу английского искусства, вечному бунтарю и ниспровергателю канонов, который в 1963 году в разгар скандала отказался от членства в Королевской академии, а в последующие годы дважды отказывался от звания рыцаря, художнику, чьи выходки много лет привлекали внимание публики, обычно к искусству равнодушной, противоречивой и теперь уже старческой фигуре, человеку, в эпоху телевидения ставшему «говорящей головой» и всегда выражавшему свое возмущение самым возмутительным образом, за что его обожали продюсеры, расисту старой британской закалки, из тех, кто в равной степени демократично и одинаково щедро изливает ненависть на «черномазых» всех оттенков, местных или иностранных, короче, с чего было Энтуислу заказывать свою биографию бруклинскому пареньку? Почему он часами давал ему интервью под диктофон, предоставил доступ ко всем своим бумагам, к сотням картин и рисунков, все еще хранящимся в Дибблетуайте, — ко всему, что бы Стэну ни понадобилось?
Быть может, когда-нибудь Энтуисл расскажет нам об этом. А пока что мы можем только этому удивляться. Я, например, считаю, что Стэна Энтуисл выбрал из-за своего безграничного тщеславия. «Областью специализации», как называют это американские ученые, у Стэна изначально была викторианская литература. Тема его докторской диссертации — «Идолопоклоннические идиллии Теннисона». В своей трактовке литературы он опирался на биографический подход. По воле случая, занимаясь исследованием «Ярмарки тщеславия» Теккерея, он познакомился с жизнью и творчеством художника-прерафаэлита Холмана Ханта, а это в свою очередь привело к статье, о которой я упоминал. Он нашел свое истинное métier[19]. С поразительной быстротой, одна за другой появились биографии Милле, Копли, Сарджента[20], Хогарта и Тернера. Благодаря этим трудам Стэн стал — тут я опять употреблю американское клише — «заметной фигурой на научном горизонте». Разумеется, они и принесли ему звание почетного профессора. Но они же обеспечили и небольшой коммерческий успех. На мой взгляд, Энтуисл хотел видеть себя среди признанных мастеров английского искусства. И судя по списку работ Стэна, заказывать биографию нужно было именно Копсу.
