Романеска - Бенаквиста Тонино
Но с этими двумя, способными вывести из себя даже самого выдержанного повелителя, надо было действовать иначе.
Итак, каждый своими глазами увидел ту жизнь, которую мог бы прожить.
*Зверолов видит себя идущим по лесу. Он собирается снимать силки и еще не знает, что в конце тропинки его ждет встреча с суженой.
Но тут он слышит стоны несчастного, брошенного под деревом какими-то негодяями, которые не только обобрали его до нитки, но еще и не отказали себе в удовольствии как следует его отлупить. В сущности, зверолов не считает, что его дело — спасать всех умирающих мира, а повидал он их на своем веку один Бог знает сколько, да и сам бывал на волосок от смерти, причем никого это не волновало. Но его начинает мучить совесть, и, решив все же потратить время и силы, он взваливает раненого на плечо, чтобы попытаться спасти ему жизнь в ближайшей деревне.
Спасенный им человек оказывается еще и знатного рода: это владетельный барон, хозяин огромного имения. Вне себя от благодарности, он открывает спасителю двери своего замка. Барон и зверолов становятся друзьями, и этот совместный опыт преображает их обоих. Спасая умирающего, простолюдин обнаруживает в себе способность к состраданию, которая пошатнула его эгоистическое начало до такой степени, что в душе у него зародились идеалы благотворительности. Барон же, спасенный человеком низкого звания, вдруг понимает всю тщету своего стремления к могуществу и богатству; преисполнившись благодарности, он хочет возвратить то, что получил.
Вместе они вынашивают замысел некоего общества, целью которого будет забота о самых неимущих, строительство приютов и лечебниц, где к бродягам будут относиться по-человечески. Барон отправляется ко двору и рассказывает о своем замысле королю Франции, тому самому, о котором говорят, что он болен, и который болен еще тяжелее, чем говорят. На пороге смерти, готовясь предстать пред Господом, тот подписывает представленный ему бароном указ, чтобы остаться в памяти подданных человеком бесконечной доброты.
*Девица же тем утром встала вместе с росой, чтобы набрать цветов, которыми благородные дамы любят украшать свои комнаты. Когда она вышла из замка, став богаче на сто су, перед ней встал выбор: вернуться обратно в лес (она еще даже не подозревала, что встретит там некоего зверолова) или истратить заработанные деньги у башмачника и купить себе башмаки взамен старых, быстро износившихся от постоянной ходьбы.
Она выбирает дорогу, ведущую в соседний городок, и там, на улице, пользующейся дурной славой, встречает рахитичную нищенку, которая, не умея пробудить в прохожих жалость, скоро вынуждена будет торговать своим телом, чтобы выжить. И тогда сборщица даров природы принимает безумное решение отдать ей свои сто су, чтобы облегчить ее горе, утолить ее голод и, может быть, спасти ее добродетель. Нищенка, не веря своим глазам, плачет в объятиях щедрой незнакомки и покидает это гиблое место.
Однако годом позже сборщица ягод вновь встречает свою нищенку на том же самом месте, в том же квартале, где та с помощью бывших падших созданий основала светский орден, оказывающий помощь женщинам, попавшим в тяжелое положение. Это целая армия, и она готовится предстать перед королем Франции. Оказавшись невольной благодетельницей ордена, сборщица бросает свою корзину и отправляется в Париж, где удостаивается почестей со стороны короля и добивается признания за женщинами определенных прав.
*Про́клятые влюбленные остолбенели. Дьявол не был бы дьяволом, если бы не умел дойти в своих ухищрениях до высшей точки накала, используя для достижения своих целей не зло, а добро. Прекрасная работа, верх издевательства и коварства, — подвергнуть осужденных искушению добром, ибо он знал, что никакое другое искушение не сможет заронить сомнение в их сердца. Им представлялся случай навечно войти в историю человечества, неожиданным образом способствуя формированию лучшего мира, такого, в каком они хотели бы жить с рождения.
Им надо было сказать лишь одно слово, чтобы снова оказаться в том лесу, в то утро, с памятью, свободной от всех воспоминаний. На пороге новых приключений, где каждому из них предстояло встретиться не с несчастьями и бедствиями, а с высокими идеалами. На пороге первого дня, с которого начнется не идиллический союз, а их гуманистическая миссия. Шанс, которого не дал им Бог, теперь предлагал им дьявол.
Им только всего и надо — отречься друг от друга.
*Однако влюбленные не чувствовали в себе никакого призвания к святости. Взаимная любовь сделала их более чуткими к страданиям ближних, и они ни разу не упустили случая совершить доброе дело. Но эти благородные порывы коренились в одном-единственном чувстве, родившемся в них одним осенним утром. И наверняка их мало заботили бы чужие беды, не испытай они этой неудержимой тяги к дивному незнакомцу. Без исполнения собственных желаний и желаний родной души альтруизм и самопожертвование были всего лишь благими началами, начисто лишенными какой бы то ни было убежденности и полными притворного пафоса. Можно ли совершить малейший акт милосердия, не познав прежде всего этого откровения? Такое и представить-то себе трудно. У зверолова и его сборщицы ягод сердце было огромное, как храм, но этот храм показался бы каждому из них пустым, если бы там не побывал другой.
Они выразили дьяволу свою признательность, но они недостойны такой чести, сказали они, да и не способны пройти по этому пути милосердия. Слишком уж это великое дело, нет, они предпочитают судьбу навеки связанных друг с другом грешников, обреченных на вечную пытку ветрами.
*И тут произошло нечто невиданное со времен создания преисподней, то, чего никогда не могло случиться. Лукавый вышел из себя и показал свое истинное возмущение; он обозвал их эгоистами, сказал, что хуже их у него в аду еще никого не было, и даже допустил мысль, что ошибся, поместив их в круг к сластолюбцам, тогда как их место среди равнодушных. Да как они смеют цепляться за свою несчастную близость, когда им представляется уникальная возможность рассказать людям о равноправии, избавив их от вековой несправедливости и ошибок?
Так говорил Сатана, искренне негодуя, как только может негодовать благородный ангел, каковым он был когда-то, до того как пал.
Его негодование напомнило возлюбленным другую вспышку гнева, когда все так же начиналось с упреков в неблагодарности. Только тогда их бранил Бог, а теперь вот дьявол, но почти в тех же выражениях.
Неудача привела дьявола в доселе неведомое ему состояние. Впервые он предстал без своей пагубной ауры, в стремлении восстановить утраченное достоинство, — весьма недостойное занятие для того, чье дело было принимать недостойных в своем расплавленном логове.
Проклятую парочку это даже расстроило: грустно в очередной — может быть, сотый, с тех пор как они скитаются по миру, — раз убеждаться, что любой циник, стоит только ему самому столкнуться с цинизмом, превращается в самое беспомощное существо. Ему, автору полного каталога грехов, признать свои ошибки не позволяла гордыня. Из хозяина преисподней он превратился в короля честолюбцев, и весть об этом неприятном факте разнеслась среди грешников, пребывавших здесь с незапамятных времен. Пойдя на поводу у собственной самонадеянности, как заурядный смертный, он не смог ни соблазнить, ни покарать две простые души, он даже не заронил в них мучительных сожалений и угрызений совести. Он утратил право называться великим распорядителем наказаний.
И Сатана стал всеобщим посмешищем.
И лично проводил их до ворот ада.
Соснув немного, Луиза снова садится за руль, твердо решив еще до темноты добраться до пограничного поста в Уэст-Беркшире — «хижины среди сосен», как она его описала. Миссис Грин, устроившись на заднем сиденье, положила монитор на колени и, пользуясь приличным сигналом Сети, смотрит по местному телеканалу новости, а затем просматривает поступающие десятками сообщения с хэштегом #runninglovers.
