Дворики. С гор потоки - Василий Дмитриевич Ряховский
Он встал и затормошил шапку. Низкий, кривоногий, с мотающимися клоками полушубка, Тарас был жалок, и беспомощность выглядывала из каждой дыры его одежи. Дорофей Васильев подумал было: «Не дать ли ему в самом деле?» Но эта добрая мысль сейчас же исчезла. И, чтобы сгладить неловкость отказа, сказал, тяжело приподнимаясь:
— Банку не заплатишь — он с тебя взять сумеет. У него не забалуешься. А ежели… так с тобой проканителишься больше того, что дашь. И возиться не у всякого охота.
Тарас исчез стремительно, будто его сдуло ветром. И через минуту, глядя в окно, Дорофей Васильев увидел клокатую фигуру недавнего посетителя далеко на выгоне. Он бежал, спотыкался, сморкался, перегибаясь на сторону. И похож был на пьяного.
За обедом Корней, с ожесточением откусывая от поджаристой корки пирога, сказал:
— Угонят беспременно.
Дорофей Васильев, догадавшись, о чем шла речь, твердо подкрепил:
— И следует. Закон тоже даром ничего не дает.
А Петрушка вдруг стукнул ложкой и сказал запальчиво:
— Дураки! Ходят только зря. Разве кто понимает?
— А ты понимаешь? — Дорофей Васильев почувствовал, в кого метит Петрушка, в нем всколыхнулось давнее зло на отбившегося от рук работника, лезшего не в свое дело. — Ну, вот ты понимаешь, так и выручил бы бедного человека.
— Обо мне речи нет.
— Так и посапливай в обе ноздри. Ишь какой желанник нашелся с голым сипом.
— Я бы не пошел. Нужно зараньше знать, что толку не получится. Только унижать себя.
— Небось, унизишься, когда жрать нечего будет. Ты расширяешься-то за готовым столом.
— Ну, я себе приготовил. — Петрушка еле выговорил последние слова и потупился.
Скандал готов был взорваться. По лицам домашних Дорофей Васильев смекнул, что Петрушка был бы поддержан, поэтому он, сделав вид, что не расслышал последних слов работника, занялся мясом.
Свадьба Аринки, помимо денег, приданого, унесла еще из семьи покой. Занятый приготовлениями, всякого рода хлопотами, Дорофей Васильев мало вникал в жизнь семьи, свалил хозяйство на Корнея, и у него было такое чувство, будто вместе с Аринкой из дома выезжает и он сам. Свадьба вышла колготная, чинность и пышность пришлось оплачивать за себя и за новую родню: Уюй привез с собой всякую рвань, голодную, жадную до вина и тароватую по части гонора. Мириться с этим было туго, но приходилось терпеть. На обеде в Звереве (обед был собран самим Дорофеем Васильевым, и только для вида угощала родня зятя). Турка поднял скандал, перебил всех гостей, повыгнал их из избы и, когда остался за четырьмя столами один, перелупил всю посуду.
Все это припоминалось и наводило тоску.
Обед тянулся вяло. Все ели, глядя в разные стороны, будто носили ложки по обязанности. Доня часто вскакивала и выбегала на крыльцо. Возвращаясь, она загадочно улыбалась, и на лице ее цвело тайное торжество. «Ах, баба!» — думал Дорофей Васильев, с трудом подавляя дрожь в ногах. И, чтобы скрыть свое волнение, толкал в бок Ваську:
— Хлебай, хлебай! Чего ворон считаешь?
Когда каша подходила к концу, Доня выскочила из избы еще раз и тотчас же вернулась. Она не закрыла за собой дверь, позвала кого-то стоявшего в сенях, и наконец на свет вылезла голова в красной шали. Дорофей Васильев крякнул и бессильно откинулся к стенке. Вошла Аринка. Она беззвучно плакала и вытирала кулаком распухший нос. Все вскочили с мест и растерянно оглянулись на хозяина.
— Ты что?
Аринка стукнулась головой о лавку и зарыдала. И уж после того как Дорофей Васильев несколько раз тряхнул ее за руку, Аринка подняла голову и басом сказала:
— Я совсем пришла… домой…
Дорофей Васильев через великую силу сдвинулся с места и, садясь на лавку, отчаянно выговорил:
— Корова ты… Чтоб тебя дьявол взял!
27
Цыган на этот раз въехал в Дворики на ладной серой лошади, взбаламутил всех собак и подкатил к крыльцу Борзых. В киргизской шапке, гладко выбритый, он был не похож на себя. Его встретил Птаха. Принимая от Цыгана вожжи, Птаха подморгнул бельмом и удивленно спросил:
— Где это тебя так обчистили?
— С морды? — Цыган оскалил белозубый рот и околотил кнутиком валенки. — Ты на морду не гляди, друг любезный, огадывай, что у человека в кармане.
— Поднаперло? — Голос Птахи исполнился уважения.
— У нас поднапрет. Вот как, сокол!
И Цыган развалисто пошел к крыльцу.
Изба встретила его затаенным молчанием. Крестясь на угол, Цыган пробежал глазом по лицам сумрачно притихших людей и, решив, что здешняя неприятность ему не в тягость, весело сказал:
— С хорошей погодой! Перво-наперво хозяину об трех этажах почтение.
Дорофей Васильев, протягивая руку гостю, тревожно подумал: «Опять этот, как черт в беседу. Не будет добра с Аринкой». Но превозмог обжегшее грудь зло, ответил, как мог спокойно:
— Почтенье, почтенье! Что это ты нынче, как бурмистр?
Цыган прищурил темные лешачьи глазки и тряхнул бородой.
— Не все же от своих коней пешему землю мерять.
— Издурнил-то тебя какой родимец? Чисто обезьян ты стал. Ну, пойдем в горницу.
Оставшись с глазу на глаз с Дорофеем Васильевым, Цыган согнал с лица улыбку, стал хмур. Он тяжело сел на лавку и молча начал расстегивать крючки поддевки. «Расплачиваться приехал», — догадался Дорофей Васильев, и недавняя неприязнь к Цыгану сменилась теплой веселостью.
— Ай разбогател?
Не поднимая глаз, Цыган надул губы:
— Да ведь разбогател, не разбогател, а свое дело знать надо. Чужие деньги карман жгут.
— Не прожгли, что-то не видать.
— Кто не видит, а кому и горячо.
Цыган вынул пухлый узелок и начал развязывать уголки. На взгляд определил Дорофей Васильев, что денег в узелке большое количество, и у него зачесались пальцы. Он не отрывал глаз от рук Цыгана, перебиравших бумажки. Синие пятерки сменились красненькими десятками, мелькнул двадцатипятирублевый царь. «Эна, надрал сколько!» — и Дорофей Васильев сглотнул слюну. А цыган все путал бумажки, будто нарочно дразнил хозяина их соблазнительным шелестом, и сердито говорил:
— Покров поддержал. На экономии лошадей много пошло. Я десятка четыре сдал с рук на руки. Да с собой, вон, видишь, — он кивнул за окно, — штуки три таких приволок, К крещенью поблюду.
Потом он вздохнул и подвинул от себя пачку бумажек:
— Вот получай.
— Сколько же? — Дорофей Васильев взялся за бороду и задержал дыхание. Как всегда перед близким спором, у него загорелся затылок.
Но Цыган успокоил:
— Сколько брал, столько и получай.
И тут только обратил. Дорофей Васильев внимание на то, что Цыган избегал встречаться с ним взглядом, будто таил что-то в высшей степени для него неприятное. И
