Том 1. Усомнившийся Макар - Андрей Платонович Платонов
Очутившись в серой камере, Крейцкопф опомнился. Долгие недели он лежал на койке и думал. Лето догорало, падал лист, Эрна была в Брюсселе, Гога Фемм в могиле, те сорок тоже гнили в земле. Впереди одна мертвая мечта – лунный полет.
Крейцкопф заболел, случайно и несоответственно, какой-то внутренней кишечной болезнью. Его перевели в тюремную больницу. Неслышно, в туфлях, по опавшим листьям, ступала осень в природе.
Выздоравливая, Крейцкопф гулял по коридору на третьем этаже больницы. Коридор кончался открытым окном в тихий парк; там пели поздние птицы; атмосфера лежала дорогой на Луну.
Крейцкопф подошел к раскрытому окну и долго рассматривал тающий сумеречный воздух и агонию растительного мира, потом сразу, без разбега, кинулся в окно. Его тюремная камилавка слетела с головы, а халат накрыл и его и часового, на которого упал Крейцкопф. Вонзившись в неожиданное мягкое тело, Крейцкопф захлебнулся своей кровью, хлынувшей из треснувших легких, но понял, что остался жив. Часовой лежал под ним мертвым, с ногами, упертыми в собственный лоб, сломанный пополам в седалище.
Крейцкопфа осудили вновь за побег, за убийство солдата и приговорили к восьми годам, по совокупности с прежним преступлением. Крейцкопф не мог доказать, что он искал не вольной жизни, а тесной могилы.
Время стало мутным и неистощимым: шли дни, как годы, шли недели, медленно, как поколения. Крейцкопф был обречен. Он выработал искусство – не думать, не чувствовать, не считать времени, не надеяться, почти не жить: было легче на одну нитку.
Ассоциация инженеров его страны запросила правительство о возможности дострочного освобождения Крейцкопфа для продолжения постройки «кирпича». Правительство предложило подождать заключения Особой технической комиссии по пересмотру проекта в целом.
Лег снег. Крейцкопф разлагал в себе мозг, мертвел и дичал. Особая комиссия закончила свои работы: проект верен, и, если «кирпич» не встретит на пути к Луне блуждающих метеоритов, снаряд способен достичь лунной периферии и возвратиться; предвидеть же все случайности межпланетного пути абсолютно невозможно. Особая комиссия позволила себе вынести мнение о Крейцкопфе как человеке исключительного технического творческого дара.
Правительство согласилось освободить Крейцкопфа под поручительство Ассоциации инженеров. Страна удовлетворилась решением правительства: все считали, что в Крейцкопфе редкий гений соединен со страшным антисоциальным существом: вором, убийцей и темным бродягой. Но все же дать ему кончить лунный снаряд следует, – так думали все порядочные граждане всех городов и поселений страны. Общественным мнением руководило не сострадание, а любопытство.
Крейцкопфа выпустили. Он долго приспосабливался и трудно вспоминал когда-то привычное.
Работы возобновились. Крейцкопф вел теперь узкотехническую, конструкторскую работу. Главным инженером было другое лицо – инженер-электрик Нимт, второй муж Эрны. Нимт вошел в доверие правительства и Ассоциации инженеров и теперь делал карьеру на модном деле Крейцкопфа.
Крейцкопф не имел способности правильно и с тактом относиться к окружающим вещам. Он отнесся ко всем переменам равнодушно: его теперь мало интересовало дело лунных изысканий, он вел свою работу ровно, усердно и автоматически. В нем развилась сонливость, и он все неслужебные часы спал дома один. Одиночество после тюрьмы стало его страстью, и он тяготился людьми на службе и не бывал в городе. Нимт вел себя с ним корректно, но оставался чужим и неясным.
Эрны на постройке не было ни разу – Нимт и она жили в городе.
Снаряд был готов. Долго не удавалась совершенно точная установка метательного диска: диск должен быть установлен под некоторым углом к геометрической поверхности земного шара, и этот угол должен быть соблюден с предельной тщательностью: угол наклона диска определял путь полета «кирпича».
Весной работы были приостановлены на пять месяцев: надо было дожидаться нового бюджетного года и второй половины кредитов, ибо средства этого года были исчерпаны.
Нимт уехал с Эрной за границу, в Киссинген. Крейцкопф получил отпуск на все время до возобновления работ с сохранением содержания.
Он поехал на знаменитые электрометаллургические заводы в Стуасепте. Его интересовали опыты этих заводов по извлечению глубоких железных руд в предгорьях Алдагана.
Правление заводов дало Крейцкопфу рекомендательное письмо к главному инженеру на Алдаган, и он отправился. Ехать нужно было четыре тысячи километров. Крейцкопф поехал по железной дороге. Поезд вел не паровоз, а газовоз, сменивший собою недолго поживший тепловоз. Газовоз представлял собою газовый двигатель на колесах. Все нижнее ходовое устройство было, как у паровоза, но в цилиндрах работал не пар, а сжатый воздух: передача энергии газогенераторного двигателя к ведущим колесам была пневматическая. Газовоз был самый дешевый транспортный двигатель: он работал на газе каменного угля, дров, торфа, соломы, сланца, бурых малогорючих углей и на всех тлеющих отбросах, из которых только можно выгнать силовой газ. Газовоз возил с собою на прицепке два вагона-аккумулятора, где в сильно сжатом состоянии помещался газ, которым питался двигатель газовоза. Через каждые 300–400 километров стояли маленькие газовые заводы, которые производили газ из местного подножного дешевого топлива. С этих заводов забирали газ газовозы, как раньше паровозы забирали воду из водонапорных баков водокачек.
Против паровоза газовоз вез дешевле в четыре раза.
Крейцкопфа заинтересовали эти быстро вошедшие в транспорт машины, и он с радостью наблюдал из окна, как бодро и мощно берут газовозы крутые подъемы без всякой потери скорости.
Уже год минул с тех пор, как Крейцкопф приехал в первый раз в столицу. Стояло новое лето. Зной гудел в полевых пространствах – жуткий труд сельского хозяина упорно боролся с ним за влажность трав, за сытость плотных городов, а также за лунный полет.
Крейцкопф заметно поседел, состарился и потерял детское любопыство к ненужным вещам. Он чувствовал, что идет на убыль, – еще осталось немного лет, и скроется от него жизнь, как редчайшее событие.
Крейцкопф хотел бы друга, задушевного негромкого разговора и простой жмущей теплоты, невнятно говорящей о родственности и сочувствии людей друг к другу. Но он жил в сумрачном сне, его уважали и его чуждались. Его считали необыкновенным – и в гении и в преступлении, а Крейцкопф был обычным и простым человеком: ему были чужды и ненавистны отвлеченности и холодные вершины. Он любил горячее действие, а не вышнее созерцание, хотя знал ценность отъединенной мысли, в беспощадности кусающей свой хвост.
На вторые сутки поезд вошел в страну страшных подъемов и уклонов – это предгорья великой Алдаганской системы, поднявшейся из глубин тропического моря и исчезающей в
