Каменные колокола - Владимир Арутюнович Арутюнян

В столовой я застал повариху и дядю Васю. Потягивая пиво, он тихо о чем-то разговаривал с ней. Я попросил у поварихи бутылку пива. Наверное, просто так, чтобы оправдать свой приход в столовую. Повариха бросила мелочь в ящик прилавка, вышла. Вернувшись с бутылкой, она снова уселась напротив дяди Васи. «Спой мне», — попросила она, и тот запел старинную русскую песню. Потом остановился, спросил, давно ли повариха живет в Армении, не скучает ли по родной Украине. Она ответила, что вышла замуж за армянина-горняка, и вот уже двадцать лет как живет тут, и скучать ей нет нужды, раз она у себя дома, рядом с мужем и детьми. Дядя Вася молча допил пиво, встал. Немного погодя я догнал его на берегу реки.

— Дядя Вася, а знаешь, что ты ходишь сейчас по дну будущего озера?

Он повел плечами и ответил вопросом на вопрос:

— А сколько денег вложили в это дело?

Я назвал сумму. Лицо дяди Васи вытянулось от удивления. Я сказал, что это надо, чтобы сохранить настоящий уровень воды Севана. Озеро мелеет.

— Арпинской водой? Так этот же ручеек гуси вброд перейдут.

В его душе шумели полноводные русские реки и бурные моря. Память о бескрайних просторах таилась в его глазах, он тосковал.

Дядя Вася пошел домой. Я остался один. Видимо, настроение его передалось мне. Никому нет дела до меня. Поселок живет своими заботами и радостями. Я здесь чужой, приехал и уеду.

Я вернулся домой. Только поднялся на второй этаж, как на лестнице услышал знакомый голос:

— Нона Арсеньевна, я должен сказать вам что-то очень важное. Прошу, впустите меня на минуточку...

Это был голос Гарсевана Смбатыча. Я вспомнил Арамяна, чистого, застенчивого человека. Он смотрел на меня со скрытой печалью в глазах, о которой никогда не говорил. Я вошел в коридор. Гарсеван Смбатыч меня не заметил. Он снова постучал в дверь.

— Нона Арсеньевна, здесь никого нет. Отопри же...

— Я прошу вас уйти, — донесся голос Ноны Каладзе из-за дверей. — Если я похоронила мужа, это вовсе не значит, что вместе с ним похоронила и свою честь. Уходите немедленно!

— Ну зачем же так?

Вдруг я увидел Сона, маму, тикин Сатеник, Зину,

Артака. Они смотрят на меня, Ждут, как я себя поведу.

И я крикнул что было мочи:

— Не смей!

Гарсеван Смбатыч вздрогнул. Посмотрел на меня растерянно. Узнал, наверное, и это немного успокоило его.

— Папаян, это же я...

— Убирайся! — В голосе моем прозвучала угроза.

Гарсеван Смбатыч нахмурил брови.

— Слюнтяй, — бросил мне он. — Как ты разговариваешь со мной!

— Не смейте стучать в эту дверь.

Он окинул меня презрительным взглядом:

— А, так это твое право открывать-закрывать эту дверь?

Со мной случилось что-то странное. Артак шепнул мне на ухо так явно и отчетливо, словно стоял тут, рядом: «Давид, бей!»

Я пришел в себя, когда услышал голос Ноны:

— Давид, генацвале, оставь ты его, пусть убирается. — Она тянула меня в комнату. Потом обернулась к Гарсевану Смбатычу: — Немедленно уходите!

Я очутился в комнате Ноны Каладзе. Закрыв лицо руками, я заплакал. В тот день у меня было много причин для слез. Потом я почувствовал, как Нона Арсеньевна гладит меня по голове, открыл глаза и взглянул на нее. Склонив красивую голову, она беззвучно плакала. Может, от обиды, может, от тоски по безвременно ушедшему мужу. Я выпрямился, Нона прижала мою голову к груди и прошептала на родном языке: «Цмао чемо».

———

Почти всю ночь я не спал, а когда проснулся, солнце еще не взошло. Наскоро оделся, выбежал из дома. На улице не было ни души. Даже обидно. Неужели все спят, когда там, в туннеле, люди насмерть бьются со стихией. Во всяком случае, такой представлялась мне их работа. Я поспешил на участок. Здесь собралось много женщин. Начальник участка досадливо их убеждал:

— Ну что вы собрались? Ну что? Все будет в порядке! Я не стоял бы тут с вами, там был бы, если что... Ступайте же по домам...

Но женщин не так-то легко можно было успокоить. И они стояли до тех пор, пока в туннеле не показался электровоз. Мы все бросились навстречу, и я услышал голос Артака:

— Николай, тебе что, жить надоело?

Сухомин разлегся на передней площадке электровоза. Артак стоял рядом с машинистом, а все остальные ехали в пассажирском прицепе. Машинист, опасаясь толпы, остановился, не доезжая до портала. Люди кинулись друг другу в объятия. Я подбежал к Артаку, прижал его к себе и вдруг почувствовал, как от радости по щекам моим текут слезы.

Николай предложил пойти к нему. Артак согласился и побежал в столовую. Он догнал нас, когда мы уже входили в поселок.

Григорьев торжественно шел рядом с нами и говорил:

— Сейчас прямо в клуб пойду. Боюсь, как бы на афише «Енго» не переделали в «Динго».

— Да черт с ним, пусть висит как есть, — весело ответил Енгибар. — Динго хорошая собака.

Когда мы вошли в дом, Зина, уже приодетая, ждала мужа. Она радушно пригласила нас в гостиную и вышла на кухню.

— Ребята, присаживайтесь, — предложил Сухомин, разглаживая на столе скатерть.

Обернувшись к кухне, Артак громко спросил:

— Зиночка, ну как, велосипед продался?

— Еще чуть-чуть, и я пожалею, что пустил тебя в дом, — пробурчал Николай. — Зинок, принеси-ка кусок хлеба с сыром. Правда, ему и этого много.

Зина подошла к столу, в руках две тарелки, с сыром и солеными помидорами.

— Знаю я вас, обоих знаю. И не надо мне сказки рассказывать. Рыбьи ворюги.

— Зинуля, ты его не упрекай. Он, бедняга, пятнистую форель только на картинках видел.

Николай не на шутку обиделся:

— Вы только поглядите на этого пловца-ловца! Да ты скажи спасибо советской власти, что в Енисее искупался. Он объясняет мне, что такое рыба! И вся-то Арпа — твоя кормилица — полторы ложки воды. Скажешь — нет? Так у нас в области, прямо рядом с нашим хутором, озеро есть с ваш Севан. Мы его прудом называем.

— Никак болотце, Сухомин, припомни-ка лучше, — заговорил дядя Вася, выходя из соседней комнаты и застегивая на ходу рубаху. Он подошел к зятю, принюхался. — Фу, а дух-то болотный никак не сойдет.

Вдруг заговорила Зина:

— Ребята, какие вы все славные, храбрые, сильные! Как я вас всех люблю! Почему мы