Том 7. Сухой хлеб - Андрей Платонович Платонов
Наутро Иван выходил играть во двор и на улицу: он вглядывался там в старую траву, в деревья и в лица прохожих людей, желая вспомнить, нет ли среди них тех, о которых ему рассказывала мать. Но никого не было похожих; и он забывал ясные слова матери; ему лишь казалось сейчас, что все на свете было другое, не такое живое, как в рассказе матери, не такое счастливое, не такое веселое и не такое грустное и страшное. Здесь было скучнее, чем на той земле, о которой говорила мать, и неподвижное солнце светило уныло, а нее шло по небу, играя разноцветным как радуга светом и вызывая из земли себе навстречу смеющиеся цветы, и птицы на деревьях не пели так чисто, как пели они в нем от слов матери.
Тогда Иван спрашивал: «Мама, отчего этого не бывает?» – «Чего не бывает?» – Иван сначала не знал, как сказать, а потом говорил: «А так не бывает… Ты говоришь – они такие, а их нет, они живут другие!» Мать понимала и отвечала ему: «А я тебе не просто рассказывала, что ты видишь. Ты видишь не то, ты видишь одну видимость, а я тебе рассказывала про их душу, а ее глазами не видно, видно другое». – «А я хочу, чтоб ее тоже видно было, а видимости не надо», – просил Иван.
Мать молчала. «Тут уже я не знаю, как быть», – говорила она. «А ты узнай!» – попросил у нее сын.
Однажды отец долго не приходил с работы. Уже миновал вечер и наступила ночь, а отца все не было. Мать встревожилась, она велела Ивану спать, а сама стала собираться, чтобы идти за отцом на фабрику каменных жерновов. Мать ушла, Иван остался один, но спать он не хотел и не мог; он стал думать, что отец его умер, и заплакал. В комнате было сумрачно, маленький теплый огонь горел на столе; мать притушила лампу, чтобы керосин не выгорел напрасно, и оставила лишь немного света, чтобы Иван не боялся быть один. Иван не боялся; он глядел на слабый огонь в лампе и видел, что огонек живет один и не боится, отца у него нет и он не плачет. Тогда Иван тоже перестал плакать, он встал с мягкой постилки на сундуке, на которую каждый вечер мать укладывала его спать, и подошел к окну. Прижавшись лицом к стеклу, Иван стал глядеть в ночь – что там есть. На земле ничего не было видно, а на небе были звезды. Иван засмотрелся на них; звезды на небе были похожи на буквы в книге, которую отец читал по воскресеньям, а Иван листовал после него эту книгу, стараясь увидеть, где в буквах живут слова, а в словах люди, но не мог их там рассмотреть. Сейчас ему казалось, что из звезд на небе составлены важные слова, это должно быть тоже целая книга – один лист из нее, открытый для чтения всем вслух, но понять, что там написано, Иван не умел; он не умел еще читать и простой бумажной книги и помнил твердо всего одну букву «а», а другие же буквы то помнил, то опять забывал. Потом глаза его устали глядеть на далекие звезды и сами собой закрылись; Иван положил голову на подоконник и заснул, не узнав, когда возвратилась мать и когда она перенесла его на кровать, чтобы он спал рядом с нею.
Утром Иван увидел, что он спит на месте отца, а отца нету, и мать сама зажгла свет в лампе.
– Мама, а где папа?
– Папа. Папу твоего в тюрьму вчера увели.
– А какая тюрьма?.. Пойдем и мы в тюрьму, – сказал Иван. – Мы будем там жить.
Мать ответила, что при отце везде хорошо, при нем и в тюрьме можно жить; но только в тюрьму всех не пускают.
– Отец всех рабочих на фабрике подговорил, чтоб никому не работать. Пускай сначала хозяин прибавку дает, а то дети молока не видят.
– А я не хочу молока, – сказал Иван. – Нам его не надо, я воду пью, – и ты тоже… Мама, пойдем в тюрьму!
– Нам нельзя, тебе говорят, – ответила мать. – Нужно сначала забастовку сделать или чужого человека убить, тогда тебя в тюрьму на замок запрут.
Иван посмотрел на мать и улыбнулся ей; он догадался, что нужно делать.
– Мама, давай пойдем убивать! – сказал он. Мать рассерчала на него.
– Ты мал еще и говоришь чего не надо… Отец твой никого не хотел убивать, он молоком тебя хотел кормить…
Мать сидела на скамье; она положила голову на стол и неслышно заплакала об отце.
– Боже мой, Боже мой, что мы теперь делать будем с тобой! – шептала она. – Как нам жить!
Иван подошел к матери, он прижался лицом к ее животу и обхватил ее руками.
– Не плачь, мама!.. Я тебе сказку буду говорить, а ты слушай.
От матери шло тихое тепло: Иван приник еще ближе к ней и вспомнил, как летом он ходил в поле с отцом в светлый день, и там в поле так же пахло от земли и от неба смирным теплом, как сейчас от матери.
Иван стал говорить матери сказку, потому что хотел, чтобы она не плакала.
– Жили-были… Вот они жили-были… Мама, они жили-были на свете…
Иван умолк, не зная, что нужно рассказывать дальше; все материны сказки он забыл, а для той сказки, которую он хотел рассказать матери, чтобы утешить ее, он не знал слов; он думал, что как только он начнет говорить, так не остановится, потому что слова сами собой идут из сердца, когда сердце тоскует и любит, – об этом давно говорила ему мать, – а он сейчас весь прижался к матери и любил ее всем сердцем, всем телом, согревающимся от ее дыхания, и даже закрытые глаза его любили мать и они видели ее, а говорить он больше не умел и не знал, как складывать слова, чтобы из них получился живой смысл, как в рассказах матери.
– Жили-были, – опять сказал Иван и спрятал свое лицо в коленях матери от застенчивости.
– Они жили-были, а потом что? – спросила его мать.
– Мама, они жили-были,
