Суп без фрикаделек - Татьяна Леонтьева

– А что, вы правда Пьер? Или это прозвище такое?

– Да я могу паспорт показать, – говорит Пьер. Достаёт из заднего кармана паспорт и подносит к нашим красным носам: «Могутин Пьер Валерьевич». Вот так штука!

Пьер похож не на француза, а на итальянца. Кучерявый, темноволосый. Темп речи какой-то бешеный, как будто Пьера кто-то проматывает в ускоренном режиме.

Светка накручивает прядь волос на указательный палец, магнетически глядит Пьеру в глаза и объясняет:

– А мы тут с Танечкой обсуждаем проблему верности и неверности. Мне вот кажется, что мой молодой человек мне изменяет.

Я понимаю, что всё сейчас повторится по новой, и пытаюсь подвести черту.

– Светка! – говорю. – Да ведь тебе не кажется. Ты ведь уверена в этом. И теперь всё просто и непросто. Три варианта, как минимум. Либо ты принимаешь всё как есть и миришься с ситуацией: Гоша тебе изменяет. Ты живёшь с изменщиком. Либо ты говоришь себе: какого хрена я буду жить с изменщиком? И бросаешь его и ждёшь мужчину своей мечты. Либо ты приглашаешь его к диалогу и ждёшь перемен.

– А вы как думаете, Пьер, – спрашивает Светка, – можно простить измену?

Пьер некоторое время размышляет, а потом включает свой моторчик:

– Я не знаю, я женат ещё не был, но вот зато видел, как мой отец изменяет мачехе, и это всё продолжалось долгие годы, и хоть он мне отец, а она мне мачеха, я был на её стороне. Мне было её жалко. А потом он перебесился и вернулся к ней. Так что можно простить, можно, наверное, можно простить, да.

– Да, – вздыхает Бабурина. – Наверное, можно. Ты вот, Танечкин, Мише прощала.

Вокруг нас тучи сигаретного дыма. Музыка стихла, какие-то люди двигают пианино – кто-то хочет сыграть. Слышен говор пьяной весёлой публики. Мне кажется, что Светкины слова медленно ползут сквозь дым и уже вплотную облепили меня, но не могут проникнуть внутрь, застряли в какой-то противомоскитной сетке.

– Что. Прощала. Что прощала?

– Ну измены, – невозмутимо произносит Бабурина, но смотрит пристально почему-то на Пьера. – Он же тебе изменял с другими бабами?

С Мишей мы поженились тоже примечательно. Трезвые, конечно, но Миша был с бодуна. А до этого два года повторялась одна и та же сцена. Это с самой первой встречи началось. Миша рассказал мне всю свою тяжёлую жизнь, я гладила его по голове и жалела. И в этот момент он сказал: «А давай поженимся! Ты согласна?» Я сказала: «Да!» А сама думала с ужасом: «Господи, что я плету? Видела бы меня моя мама! Какое поженимся? Я на первом курсе учусь».

А наутро Миша сказал, что погорячился. И так два года: с вечера Миша горячился, я соглашалась, а наутро он говорил, что был не прав. В конце концов нам это надоело и мы действительно поженились.

Изменять? Да мы жили бок о бок, когда ему было этим заниматься?

Единственное, что было странного – это курганская история. Однажды Миша, как водится, спал похрапывая, а я болтала с Серёжей, Мишиным другом. И вышло так же, как сейчас с Бабуриной. Серёжа толковал о своей жене, о её неверности и вдруг брякнул:

– Но ты же Мише смогла простить?

– Что простить?

– Ну как что? Курганских проституток. Когда Миша ездил к Сёме в Курган, они там вызывали проституток. Ты разве не знала?

Миша перевернулся на другой бок. Я замолчала, натянула пальто и вышла на улицу. Куда теперь идти? Где мне теперь ночевать? Как мне теперь жить?..

Когда окончательно замёрзла, я решила, что пойду и спрошу самого Мишу. Наверное, это ошибка какая-то? Он открыл мне дверь, я встала на пороге и посмотрела ему в глаза. Когда человек несколько дней пьёт, взгляд затягивается пеленой и всякое выражение за ней теряется.

– Миша! Это правда, что ты спал с проститутками в Кургане? – спрашиваю, чеканя каждое слово.

Тихо-тихо, как будто ступает по нетвёрдому льду, он отвечает:

– Правда. – Даже как будто переспрашивая, сам прислушиваясь к своему ответу. Как будто где-то в небе летит самолёт и ты молча следишь, как далёкий шум сходит на нет.

Я сняла сапог и стала колотить Мишу по переносице каблуком.

– Как ты мог? Да как ты мог?

А потом нас уже разнимал Серёжа.

– Света, ты что-то путаешь. Там была один раз курганская история. Но Миша мне сказал, что это неправда. Что это он так Володе прихвастнул, мол, кинул пару палок. Мужские разговоры, знаешь…

Светка ухмыляется:

– Что, и мне прихвастнул? И Евтюхину? Всем прихвастнул? Проститутки – это ерунда. А Седихина? А Юдашевская жена?

Я смотрю в стол. Он уплывает из поля зрения, потом встаёт на место, потом опять уплывает. Боже мой, сколько бокалов, неужели всё это мы выпили? Пьер уплывает, Бабурина уплывает…

– У меня мир рухнул, – говорю я.

Пьер не знает, куда деваться, и строчит слова утешения как пулемёт. Я рыдаю, как будто у меня умерла родная бабушка. Бабурина суетится:

– Не понимаю, Танечкин, почему ты плачешь. Что тут такого? Как будто ты не знала. Все знали. Это же было давно… Таня, вокруг люди, перестань рыдать!

Пьер пытается разрядить обстановку:

– Ладно, девчонки, это всё, конечно, неприятно. Но ведь правда было давно? А вот вы не смотрели фильм «Измена», вышел недавно?

Я смотрела накануне отъезда. Он начинается с того, что женщина-врач говорит своему пациенту: «Мой муж мне изменяет. С вашей женой». И у того отваливаются все присоски, пишущие кардиограмму. Лента с писком выдаёт прямую линию.

– Да, – реву, – смотрела, я смотрела этот фильм.

– Ну и какие у вас впечатления? – участливо спрашивает Пьер.

– Так, – говорит Бабурина. – Значит, вы теперь будете говорить про кино, которого я не видела? А я буду сидеть и скучать, да? Пьер, если вам Таня нравится, а я – нет, то вы так и скажите! – И она гордо запрокидывает голову.

Фильм «Измена». Жена изменяет мужу, муж изменяет жене, обиженные муж и жена убивают их, и заново женятся, и изменяют новым мужу и жене друг с другом, все всем изменяют, никто никому не говорит правды, никому не верь, кому теперь верить, тебе твой родной муж изменял, люди совокупляются в каком-то круговороте, снимаются фильмы про измену, отец изменяет мачехе, Гоша изменяет Бабуриной, Юдашевская жена изменяет Юдашеву, Коваленко изменяет жене со мной, Сёма изменяет невесте, жена изменяет Серёже, ты что, не знала, все знали.

Пьер расплатился и направился к выходу.

Мы не помнили, как дошли до дома.

Проснулись к