Это - Фай Гогс
Мы спрашивали не об этом. Скажи-ка нам: зачем ты вообще поперся вслед за Лидией – причем поперся, цитируем, на «стареньком открытом зеленом „Мустанге“», „в реальной жизни“ совершенно не приспособленном для того, чтобы во время слежки „оставаться незамеченным“ – если сам же сказал, что „ответы на все вопросы“ скрывались за „той самой дверью“?»
Ох, ребята… Несмотря на эту мелочную попытку сбить меня с толку, выпустив на волю чертову уйму этих мелких, скользких, высасывающих из моего текста всю его непосредственность и свежесть пиявок, я вынужден признать, что ваше замечание справедливо. Мне, конечно, следовало вернуться и посмотреть, что же такое было спрятано в том подвале. Скорее всего, мое повествование на этом бы и закончилось, но кого это волнует? Поди посчитай, сколько времени – а главное денег – мы бы сэкономили, если бы некий Исилдур догадался отправить по почте палец с кольцом их законному владельцу с глубочайшими извинениями за одно досадное недоразумение?
Но я не буду оправдывать свои поступки, сравнивая их с поступками вымышленных литературных персонажей, ибо здесь мне приходится описывать нечто, происходившее на самом деле. Поэтому второе мое признание будет таким: да, я не полез в подвал только потому, что мне приснилось, будто я ужасно боюсь туда лезть – хотя за секунду до этого мне во сне и пришла в голову мысль, что в подвале скрывалось кое-что поинтереснее, чем склад тетушкиных консервированных артишоков. А раз так, то выбор в пользу слежки за Лидией был логичен и рационален, ведь мои подозрения насчет нее лишь укрепились после всего, что мне приснилось той ночью!
Ха! Как вам такое? Не ожидали подобного поворота? Но в этом-то и заключалась, дорогие, моя мотивация – то есть мотивация живого, нормального человека в этих не совсем нормальных обстоятельствах. И даже не пытайтесь в ней разобраться, потому что тогда мы застрянем надолго, и никогда не доберемся до Ричмонда, серые башни которого уже виднелись вдалеке.
Здесь мне следует сделать еще одно признание. Несмотря ни на какие сны, я все никак не мог заставить себя отнестись к своей задаче с той долей серьезности, которой она, забегая вперед, несомненно заслуживала. Поэтому, прячась от Лидии за грузовиками и автобусами, я, кажется, совсем не проявлял необходимого усердия. Но мне повезло, и движение в то буднее утро было довольно интенсивным.
Мы миновали пригороды, состоящие из бесконечных аккуратных домов высотой в два этажа. Некоторые из них были очень симпатичными, но времени любоваться ими у меня не было. Не стал я притормаживать и рядом с только что построенным монументом в честь бойцов Национальной гвардии, погибших во время недавнего вирусного кризиса при атаках повстанцев на конвои с зерном и туалетной бумагой. Мы въехали в исторический центр Ричмонда, замечательного, на мой скромный вкус, своей скучной колониальной красотой.
Лидия довольно лихо припарковалась рядом со старой кирпичной пятиэтажкой с широкими полукруглыми окнами, и стремительно вошла внутрь здания. Мне же пришлось задержаться, чтобы найти место для парковки, и когда я торопливо вбежал через широкие распахнутые двери, рядом с которыми висела табличка «Вирджинская академия искусства и хореографии», то понял, что упустил ее. В холле толпились десятка два броско одетых девчонок и парней лет семнадцати-двадцати, но моей соперницы среди них не было.
Мне удалось проскользнуть мимо двух старых охранников, которые были поглощены поисками боеприпасов у совсем еще юной девицы, не прошедшей детектор. Поднявшись на этаж выше, я умыкнул из класса по сценическому мастерству желтый картуз с длинным козырьком, шарф в волнистую разноцветную полоску, круглые фиолетовые очки и совершенно слился с толпой.
В поисках Лидии я принялся бродить по коридорам, снисходительно косясь на студентов и преподавателей по скульптуре, танцам, живописи, фотографии, дизайну и прочим хипстерским глупостям. Сам я забросил мольберт и сбрил свои крохотные, загнутые к верху усишки уже месяца четыре с половиной как – и поэтому ощущал себя старым, мудрым учителем Дзена, без особого интереса, но с легчайшим оттенком благожелательности наблюдающего за резвящимися в луже воробьями.
Но вскоре я был вынужден предаться размышлениям более грустного свойства: «Кем станут эти сорванцы-зуммеры, когда подрастут? Достойны ли они принять это гордое знамя – символ отменного вкуса и безукоризненных манер – из слабеющих рук представителей моего поколения? Или же они с позором примкнут к тем, кто в своих произведениях лишь безыскусно констатирует разные неприглядные факты?
Ну, как, например, в том фильме, в котором героиня приезжает в какую-то богом проклятую дыру, где хлебную корзинку не выпросишь ни за какие деньги – что-то типа Нэшвилла – и открывает магазин постельных принадлежностей. Но поскольку местные привыкли спать прямо на кучах лошадиного навоза, главарь навозного синдиката подговаривает их высечь героиню и обгадить постельные принадлежности – что те и проделывают с подкупающим деревенским простодушием. Конец фильма.
А как же быть с просветительской, созидательной ролью, присущей подлинному искусству? Что насчет высокой духовной миссии истинного творца? Может, ей лучше было не волочь в Нэшвилл свои дурацкие постельные принадлежности, а помочь разобраться этим недотепам с налоговыми декларациями, выполоть их кабачковые грядки, подарить каждому по щенку сенбернара, прочесть со сцены сельского клуба проникновенные стихи о доверии и взаимовыручке, подсыпать в пунш снотворного, при помощи экскаватора превратить Нэшвилл в огромную компостную яму, вернуться в клуб и поубивать всех спящих циркулярной пилой, помочиться на трупы, разрезать на куски, облить бензином, сжечь, раздеться, вымазаться пеплом и бегать вокруг „Тако Белл“?»
Тем временем начались занятия, о чем возвестил куплет из «Пожалуйста, пожалуйста» Джеймса Брауна – прихотливой альтернативы обычному звонку. Студенты, честя ретрограда-директора, разбрелись по классам. Дождавшись, когда коридор опустеет, я стал ходить от двери к двери, заглядывая в аудитории.
Все было напрасно. Тогда я поднялся этажом выше, где располагались два танцевальных зала c застекленными стенами. Около одного из них собралась непонятно откуда здесь взявшаяся толпа взрослых. Я подошел, заглянул внутрь – и отпрянул с судорогой отвращения! Одетая в белоснежное обтягивающее трико, Лидия проводила ознакомительный урок по классическому балету для группы детей пяти-семи лет.
«Страх мы получим на завтрак, а на обед — неописуемый ужас…» – ошарашенно подумал я, наблюдая за тем,
