Алексей Толстой - В снегах
Вылетели ослепительные огни. Отсветы вспыхнули на снежных вершинах. Рявкнули орудия, затактакали пулеметы, отдаваясь эхом.
Поезд налетел на поваленные деревья и стал.
Из темного леса, из-за каждого ствола, чиркал огонек винтовочного выстрела, как горохом, пули колотились о стальные блиндажи... Выли два паровоза, окутанные паром...
Этой же ночью эшелон, идущий из Москвы, выгрузился на полустанке среди разбитых вагонов, околевших лошадей, среди тысяч орущих красноармейцев.
Мороз был лютый. Семь радуг - вокруг луны. Пар валил от людей, от костров. За лесистой горой мерцало зарево, - там горели склады правителя.
По снежной равнине уходили цепи. Визжа полозьями, уходили сани с пулеметами и орудиями.
Вдали, куда уходили цепи, лунное марево вздрагивало от двойных ударов, - это золотой поезд правителя, попавший в засаду, отбивался от партизан.
Поезд кругом в огне. Спереди и сзади завалили путь. Разбирают рельсы. Наседают голодные, в попонах, в коврах, в бабьих шубах, прокопченные, со страшными глазами.
Все теснее их круг. Броневые орудия на платформах замолкают одно за другим. Люди поднимаются из снега, карабкаются на железнодорожную насыпь, - сотни, сотни, - облепляют вагоны.
В ту же ночь поезд с золотым сокровищем двинулся обратно на запад. Исходящие из него невидимые лучи произвели фантастический протуберанец в зимней атмосфере, - у многих погибли надежды, лопнули планы, безнадежно поникло много эмигрантских голов...
Уполномоченный правителя, вернувшись из ресторана, до утра, сжимая в кулаке телеграмму, просидел на кровати, - раскачивался, как от зубной боли.
Стучал железными ставнями гнилой ветер. Барабанил дождь по стеклам. Ледяная тоска сжимала сердце.
- Ужасно, - повторял он, - ужасно... Все как карточный домик... Ужасно...
