В гостях у турок. Под южными небесами - Николай Александрович Лейкин

– Афанасий Иваныч, вы карту кушаний у него потребуйте, и по карте я выберу себе что-нибудь самое распротурецкое, – сказал проводнику Николай Иванович.

– Карты здесь нет, а вот господин кабакджи[132] предлагает самого лучшего пилав из курицы и долмас из баранины.

– Для меня ничего, кроме бифштекса, – заявила Глафира Семеновна. – Но, пожалуйста, скажите хозяину, чтобы не из лошадиного мяса. Мы вдвое заплатим, а только чтобы была бычья говядина.

– Я уже спрашивал, мадам. Бифштексов у него повар не делает, а если вы желаете, то вам приготовят самого лучшего кусок филе на вертеле.

– Из бычьей говядины? – переспросила Глафира Семеновна.

– Да-да. Из бычьего говядина. А про лошадиного мяса бросьте вы, мадам, и думать. Нет здесь такого говядина.

– Как же в Петербурге у нас все рассказывают, что мусульмане просто обожают лошадиное мясо.

– Только не в Константинополе. Вам, эфендим, пилав из курицы? – обратился Нюренберг к Николаю Ивановичу.

– Вали пилав! Пилав так пилав. А нет ли еще чего-нибудь потуречистее, чтобы было самое распротурецкое?

– Долмас.

– А что это за долмас такой?

– Жареного рис и бараньего мясо в виноградного листьях.

– Так это разве турецкое блюдо? Мы его у братьев-славян едали. А ты выбери что-нибудь из турецкого-то турецкое.

Нюренберг опять начал с кабакджи переговоры на турецком языке и наконец объявил, что есть гусиная печенка с луком и чесноком.

– Ну, жарь гусиную печенку с луком и чесноком.

– Баклажаны и маленького тыквы можно сделать с рисом и бараньим фаршем.

– Опять с рисом? Да что это вам этот рис дался!

– Самого любимого турецкого кушанья – рис.

– Николай! Да куда ты столько всяких разных разностей заказываешь! Заказал два блюда – и довольно, – останавливала мужа Глафира Семеновна.

– Матушка моя, ведь это я не для еды, а для пробы. Ну хорошо. Ну довольно два блюда – пилав и печенка. А что же сладкое? Надо и турецкое сладкое попробовать. Советую и тебе что-нибудь заказать для себя. К сладкому уж никоим образом лошадятины тебе не подмешают, – сказал Николай Иванович жене.

– Пусть подаст мороженого, только не сливочного, а то я знаю, какие здесь могут быть сливки!

– Мороженого, мадам, здесь нет, – отвечал Нюренберг. – Мороженого мы в кафе у кафеджи получим. Самого лучшего мороженого. А вот у него есть хорошего яурт.

– Это еще что за яурт такой?

– А это кислого молоко с сахаром, с вареньем, с корица, гвоздика и…

– Довольно, довольно! – перебила Нюренберга Глафира Семеновна. – За молоко спасибо. Знаю я, чье здесь молоко подают. Ведь это то молоко, из которого кумыс делают.

– О, мадам! Зачем такого подозрительного?..

– Ну так вот… Муж что заказал себе, того ему и пусть подадут, а мне филе на вертеле. Да пожалуйста, чтобы с соленым огурцом.

– Кабакджи говорит, что есть цветного капуста.

– Ну, с цветной капустой…

Нюренберг стал по-турецки передавать хозяину ресторана заказ супругов, подошел к его прилавку и что-то выпил из налитой ему рюмки.

Старик-турок с большой седой бородой и черными бровями дугой, обглодав окончательно остов курицы, кинул его на улицу сидевшим на пороге ресторана собакам и, держа свои сальные руки растопыренными, направился мыть их к находящемуся у стены фонтанчику-умывальнику.

LXI

Начали подавать на стол. Турчонок-подросток, с почерневшей уже усами верхней губой, в неизбежной феске и пестром переднике до полу, напоминающем наши малороссийские плахты, подал прежде всего судок с перцем, солью, уксусом и горчицей и поставил его на непокрытый мраморный стол. Затем перед Глафирой Семеновной была поставлена глубокая тарелка с накрошенным на мелкие кусочки мясом, изжаренным на вертеле. Половину тарелки занимали кусочки сочного мяса с вытекающим из них розовым соком, а другую половину неизбежный во всех турецких блюдах рис с луком.

– Постой, постой, – остановил турчонка Николай Иванович. – Ты прежде стол-то скатертью накрой, а потом подавай, – старался он объяснить таращившему на него глаза турчонку жестами насчет скатерти. – Скатерть… Покрыть…

– Здесь, эфендим, скатерти не полагается, – с улыбкой отвечал Нюренберг, сновавший около стола и что-то прожевывающий.

– Как не полагается? Отчего?

– Ни в одного турецкого ресторан не полагается ни скатерть, ни салфетка… Видите, все без скатерти кушают. Такой уж обычай.

Глафира Семеновна брезгливо глядела в тарелку и говорила:

– Зачем же они нарезали говядину-то? Что это? Словно кошке… И рису наложили. Я рису вовсе не просила.

– Мадам, надо знать турецкого порядки… – наклонился к ней проводник. – Если вам они не нарезали бы мясо, то как же вы его кушать станете? В турецкого ресторане ни вилка, ни ножик не подают.

– Еще того лучше! Чем же мы есть-то будем?

– С ложкой… Вот хорошего настоящего серебряного ложка. Здесь все так.

– Дикий обычай, странный. Но в чужой монастырь с своим уставом не ходят. Будем есть ложками, Глафира Семеновна, – сказал Николай Иванович, подвигая и к себе поданную ему тарелку с пилавом и ложкой. – Ни скатерти, ни салфеток, ни вилок, ни ножей… Будем в Петербурге рассказывать, так никто не поверит.

Он зачерпнул ложкой пилав, взял его в рот, пожевал и раскрыл рот.

– Фу, как наперчено! Даже скулу на сторону воротит! Весь рот ожгло.

– Хорошего красного турецкого перец… – подмигнул Нюренберг.

– Припустили, нарочно припустили… Русский, мол, человек выдержит. Вы уж, наверное, почтенный, сказали, что мы русские?

– Сказал. Но здесь все так кушают. Здесь такого уж вкус. Турки иногда даже прибавляют еще перцу. Вот нарочно на столе перец и поставлен.

– Скуловорот, совсем скуловорот… Боюсь, как бы кожа во рту не слезла, – продолжал Николай Иванович, проглотив вторую ложку.

– И ништо тебе! Пусть слезает. Не суйся в турецкий ресторан. Ну чего тебя понесло именно в турецкий, если есть европейские рестораны! – говорила ему жена.

Она все еще не касалась своего кушанья и смотрела в тарелку, пошевеливая ложкой кусочки нарезанного сочного мяса.

– Тут, кроме перцу и чесноку, что-то есть, – продолжал Николай Иванович, проглотив третью ложку пилава. – Оно вкусно, но очень уж забористо. Боюсь, нет ли здесь серной кислоты… – обратился он к проводнику.

– Что вы, что вы, эфендим!.. Кушайте и не бойтесь, – махнул тот рукой. – Тут красного перец, лук, чеснок, паприка, шафран и… Эта… Как его? Имбирь.

– Ужасно ядовито с непривычки… Конечно, раза три поесть, то можно привыкнуть, потому русский человек ко всему привыкает, но… Фу! – вздохнул вдруг Николай Иванович, открыв рот. – Надо полагать, что вот имбирь-то этот и объедает все внутри. Ведь у меня теперь не только рот горит, а даже и