Монстросити. Панктаун - Джеффри Томас
Иду по узкому переулку к следующему пункту назначения, несколько осенних листьев огромными жуками улетают с моего пути. Воротник поднят, руки в карманах, я думаю о том, что рассказала мне Зокса про поклонение ее народа Безымянным. Богам-теням, которые заточили Уггиуту.
Пока я иду по этому переулку, за внимание на экране моего сознания борются два образа. И тот и другой берут свое начало в прошлой ночи. Первый образ – чудесное обнаженное тело Салит, бледно-серое, словно вылепленное из полированного камня. Второй – из сна, который приснился мне после того, как Зокса пришла из кино, а я вернулся в свою квартиру. Мне приснилась экскурсия по «Пищевым Продуктам», компании, в которой работает отец Салит. Сама она показывала мне окрестности, но каким-то образом я отстал, заблудился и оказался в огромном темном помещении, похожем на ангар. В этом зале с высокими потолками я подошел к длинному ряду генетически модифицированных животных, которых выращивали без лишних деталей, вроде голов и конечностей. Питательные трубки проникали в обрубки там, где должны были торчать головы, а из других концов существ выходили трубки для отходов. Но когда я приблизился к рядам этих существ, тянувшимся в темноту – так много их было, – то заметил, насколько их тела маленькие и хрупкие. Затем увидел, что дело не только в отсутствии конечностей или голов, у каждого животного на теле была бескровная рана. По обе стороны от этой зияющей дыры виднелись маленькие груди. Я понял, что животные лежат на спине, и осторожно наклонился над ближайшим, чтобы заглянуть в отверстие.
Казалось, внутри этого немертвого тела, словно живая тень, ползла темнота. Сам космос ждал за этим порталом… и космос был живым существом.
– Елена, – прошептал я и очнулся.
Сейчас я выхожу из переулка, а впереди – кладбище, созданное в самые первые дни колонизации. Ограда из черной стали угрожающе топорщится шипами, словно отпугивая древних расхитителей могил. Я подхожу к ограде, сравниваю ее с фотографией из своего кармана, чтобы точно определить нужный участок. Однако меня отвлекает жуткий шепот, и я, прищурившись, разглядываю ряд памятников, наполовину утонувших в сугробах из бурых листьев. Наконец замечаю вертикальное надгробие, на которое проецируется лицо женщины. Она что-то говорит. Рассказывает что-то из своей жизни, записанное незадолго до смерти. Либо несколько мгновений назад кто-то прошел мимо ее камня и активировал сообщение, либо оно неисправно и воспроизводится без остановки (возможно, какой-то шутник поставил перед датчиком цветочный горшок). На другом камне я вижу накатывающие волны океана и пикирующую морскую птицу, но эта запись без звука. Минуту спустя та же птица снова пикирует к воде. Эти образы похожи на призраков, вынужденных вечно обитать в одном месте, снова и снова проживать один и тот же фрагмент времени, приговоренных, словно Прометеи.
Я возвращаюсь к забору и думаю, что нашел правильный шип (сопоставил его с высоким обелиском позади, как на фотографии с места преступления). Однако на этом шипе, в том месте, где насаженный указательный палец правой руки указывал в небо, нет пятна; наверное, бригада уборщиков все стерла. Как здесь что-то нарисовать? Сначала я бросаю взгляд через плечо, затем опускаюсь на колени и воспроизвожу рисунок на тротуаре прямо у основания ограды. Лучшее, что могу сделать.
– Все в порядке, сэр? – спрашивает голос у меня за спиной. На этот раз вовсе не запись. Я встаю и резко оборачиваюсь.
Это форсер в полной черной униформе и при регалиях. Он даже носит черный шлем, хотя при нем ни штурмовой машины, ни тяжелого вооружения; в конце концов, это пригород, внешняя окраина Пакстона, самая безлюдная его часть. Здесь почти можно обойтись без названия Панктаун.
– А, да, спасибо, – заикаюсь я. – Со мной все в порядке. – Показываю предмет в своей ладони, чтобы было видно: – Уронил свой бальзам для губ.
Широко улыбаюсь. Сердце колотится от нетерпеливого желания закончить почти невидимый рисунок у моих ног. Осталось лишь соединить две линии. Я не могу все так оставить.
Форсер склоняет свой жукоподобный шлем, чтобы взглянуть на мои ботинки. Хотел бы я видеть его лицо, его глаза. Что за визуальное усиление он может использовать в этом шлеме? Видит ли восковой рисунок так, будто тот выделяется флуоресцентным цветом? Сглатываю, у меня щелкает в горле, и форсер резко вскидывает голову, возможно, у него и слух обострен.
– Теперь вы направитесь дальше, сэр? – гудит он.
– О… да. – Оглядываюсь через плечо. – Как раз слушал сообщение той женщины, когда уронил бальзам для губ. Хотел прислушаться к тому, что она говорит. Сначала решил, что это дух! – шучу я.
– Какой женщины, сэр?
Я оглядываюсь на некрополь. Шепота больше не слышно.
– О, – говорю я. – Ну…
– Сейчас не стоит задерживаться в этом месте, сэр, – продолжает форсер. – Вы, без сомнения, знаете, что недавно здесь произошло убийство…
Я хочу возразить, что убийство совершено вовсе не здесь – убийца просто оставил тут часть жертвы. Но мне не хочется спорить с офицером, несмотря на раздражение – в других частях Панктауна прямо сейчас убивают людей, а этот человек пристает ко мне в своем уютном пригороде. Что ж, если подумать… Ведь я и сам убийца. Послушно киваю.
– Правда? Убийство? Ну… нет… я просто услышал голос. Когда проходил мимо одного из камней. Но, ох, да, сэр… Теперь я пойду дальше. Спасибо вам.
Он тоже кивает. И стоит на месте, наблюдая за мной. Не двигаясь.
– Я как раз сюда шел, – продолжаю я на ощупь, – потому что немного фанатею, ой… То есть интересуюсь надгробиями. Эпитафиями и всем таким. Я часто думал, что хочу написать об этом книгу. Вот, например… – Я снова поворачиваюсь, чтобы показать на кладбище, и при этом снова роняю бальзам для губ. – Дерьмо! – С этими словами опускаюсь на колени, чтобы поднять его.
Стоя спиной к облаченному в черное блюстителю закона, я торопливо снимаю колпачок и двумя уверенными взмахами завершаю схему. Встав, закрываю бальзам и снова смотрю в лицо мужчине.
– Как я уже говорил, это, наверное, самое старое в Пакстоне кладбище, на котором похоронены останки земных колонистов.
– Так и есть, сэр, – соглашается полицейский. Он отходит в сторону, снова смотрит мне под ноги, а затем опять на лицо. Позволяет ли его особое зрение видеть румянец ярче?
– Что ж, было приятно с вами побеседовать, офицер. Хорошего вечера.
– И вам, сэр.
Я торопливо ухожу, пряча в карман письменный прибор, свою волшебную палочку. Не могу удержаться и оглядываюсь на форсера, тот стоит на месте, его невыразительное забрало повернуто мне вслед. Неужели
