Монстросити. Панктаун - Джеффри Томас
Дверь закрывается с тихим, но решительным щелчком.
Салит поворачивается ко мне, и мы снова обнимаемся, затем крепко целуемся. Я снова целую ее в шею. То ли это натуральный запах Салит, то ли масло, которое она втирает в кожу, но у нее пряный аромат с землистым оттенком, напоминающий сандаловое дерево или пачули. Чувствуется слабый и не отталкивающий мускусный запах пота. Я поглаживаю ее поясницу, скольжу руками вверх, под край короткой рубашки. Затем провожу ладонями вниз и обхватываю ее полную попку. Салит копирует мои движения и сжимает мои ягодицы.
Я отстраняюсь от нее настолько, чтобы взяться за край ее рубашки и потянуть вверх, словно снимая кожуру со спелого фрукта. Салит помогает мне и натягивает черную мембрану себе на голову. Мелькает выбритая интимная обнаженность ее подмышек. Ее лифчик темно-фиолетовый. Я обхватываю ладонями ее грудь и слегка приподнимаю, чтобы нежно поцеловать соски, которые давят на удерживающую их ткань.
Протянув руку за спину Салит, я расстегиваю лифчик и освобождаю ее грудь. Она мягкая, но сохраняет форму, благодаря уловке молодости, бросающей вызов гравитации. Ореолы и соски такого же темно-серого цвета, как и ее губы. Я снова баюкаю ее грудь, снова покрываю ее медленными, нежными поцелуями, глубоко вдыхая запах плоти. Беру сосок губами – ни один младенец никогда не был таким же довольным. Я мог бы целую вечность вот так класть голову на грудь Салит.
Но, следуя нашей телепатической программе, мы отстраняемся друг от друга, чтобы закончить раздеваться. Я снимаю рубашку, наблюдая, как Салит расстегивает и спускает свои атласные черные брюки. Ее трусики из темно-фиолетового хлопка. Мы обнимаемся, снова целуемся, я ощущаю ладонями и сжимаю ее полные, округлые ягодицы через мягкую ткань… но могу делать только это, пока мои руки не скользнули под резинку. Я снимаю трусики с ее бедер, стягиваю вниз, и она снимает их.
Салит уже полулежит на своей постели, закинув руки за голову, и наблюдает, как я разделываюсь с одеждой. Затем я нависаю над нижней половиной ее тела и принимаюсь исследовать почти пугающее количество чудесных изгибов и плоскостей. Глажу и массирую ее ступни, их подошвы жесткие, даже мозолистые. Она смущенно бормочет что-то о том, что недостаточно часто втирает в кожу лосьон, но, чтобы успокоить ее, я целую их и поднимаюсь наверх. Целую ее голени, икры с едва заметной щетиной, бедра, такие мягкие, какой только может быть плоть. Просовываю под них плечи, обхватываю руками, опускаю лицо к густому, блестящему черному участку потаенной тени, от которого, словно дым благовоний, исходит сильный аромат мускуса. Почти похожий на тлеющие осенние листья.
Мои глаза закрыты. Я слышу над собой тяжелое дыхание, короткие выдохи, которые со свистом вырываются из ноздрей Салит. Или, возможно, слабые вдохи. Поднимаю голову, чтобы снять с языка жесткий волосок, и вижу, что здесь губы такие же темно-серые, как и вокруг ее рта, и здесь они тоже припухли от притока крови. Я снова прижимаюсь к ним ртом и языком, утыкаюсь носом в пышные завитки волос. Но Салит не такая влажная, какой бывала Габи в такие моменты, и я гадаю: действительно ли возбуждаю ее? Возможно, все это совсем ей не близко – не могу себе представить, чтобы женоненавистники-калианцы обращались со своими женщинами подобным образом.
Руки Салит находят мою голову, и она тянет меня выше по своему телу, что снова заставляет меня задуматься: она стесняется или ей дискомфортно? Я вижу в ее руке пластиковую тубу. Она шепчет:
– Вотри в меня немного этого, Крис. У нас нет естественной смазки, как у ваших женщин… смазка у мужчин.
– Облегчает им мастурбацию, да? – нервно шучу я. Выдавливаю немного желе на пальцы и провожу одним у нее внутри так чувственно, как только могу. Там у Салит совсем узко, я слышал, что у калианских мужчин длинные, но очень тонкие члены. Надеюсь, что мы все-таки сможем справиться. Я застенчиво поднимаю взгляд на лицо Салит и растягиваю ее настолько, чтобы ввести второй палец. Чувствую, как она немного выгибает спину, надеюсь, от удовольствия. Ее глаза закрыты, возможно, от наслаждения, хотя, судя по сжатым губам, она, наверное, сама слишком застенчива, чтобы сейчас смотреть на меня.
– Все в порядке? – шепчу я.
Она кивает.
Я нависаю над ней. Опускаюсь на нее всем телом. Начинаю входить, она слегка вздрагивает, сама обхватывает меня и изменяет угол. Я проникаю глубже, скольжу туда и обратно, но это работает в мою пользу, раздразнивает удовольствие, пока – слава Богу – я, наконец, не вхожу в нее до упора, меня полностью охватывает кипящий жар ее нутра. Я почти кончаю, и мне приходится бороться с этим порывом.
Однако я прекрасно справляюсь, поскольку мы любим друг друга уже добрый час. Я сверху, ноги Салит обхватывают меня, словно голодные челюсти гигантского насекомого. Она садится на меня верхом, ее серая грудь опускается на мои ладони, она двигает бедрами, и звуки ее движений стоят в воздухе. Затем я оказываюсь позади, крепко держась за ее талию, ее бедра раздвигаются, а попка плотно прижимается к моему животу. В ямочке на пояснице блестит пот, у нас обоих липкая кожа. Воздух насыщен землистым ароматом и кажется затуманенным. Теперь Салит негромко и хрипло всхлипывает, застенчиво, полузадушено стонет. Несмотря на все ее шокирующее современное бунтарство, она как будто не может полностью отдаться своему удовольствию, напрягается, едва сдерживает его.
Но я громко вскрикиваю, несколько раз, ускоряясь, а затем позволяю себе войти в нее с такой силой, что, кажется, смог бы достать извержением до ее сердца. Надеюсь, не сжимаю ее талию слишком сильно, не слишком глубоко вхожу, но страсть пронзает меня, как ток.
Мы принимаем более расслабленную позу, я снова сверху и двигаюсь очень вяло, гадая, не умру ли от сердечного приступа. Не останавливаясь, тянусь правой рукой и тру пальцами ее клитор. До сегодняшнего дня не был уверен, есть ли у калианок эти чувственные пуговки, и если есть, то разрешается ли их сохранить.
Мое запястье сводит судорогой, но я чувствую, как Салит наконец приближается к кульминации. Она добирается на волне до самого гребня, а затем срывается вниз с гримасой, какие бывают при
