Игра в прятки - Лора Джонс

– О, Лара…

Он точно впервые обнаруживает, что я в положении.

– Лара, послушай, я знаю, тебе здесь нелегко, но я все исправлю, клянусь. Тебе больше не нужно беспокоиться насчет Ортанс. Я поеду в Париж. Сегодня же… Нет, прямо сейчас. Жизнью клянусь, я все исправлю…

Я не нахожусь с ответом, все еще прокручивая в голове события последних минут. Наконец, отмахнувшись от них и сосредоточившись только на драгоценном клубочке в своей утробе, я прижимаю руку к животу и покидаю комнату.

Виды Англии

Ортанс

Ответ из Англии приходит в тот же день, что и письмо матери. За последнюю неделю пламенные матушкины призывы бежать вместе с ними за границу обогатились новыми оттенками. Теперь меня уведомляют, что родители не уедут, пока я не присоединюсь к ним; что ж, это так похоже на матушку: перекладывать вину за собственные неудачи на меня.

Однако в бега ударяются многие из нас, и власти это подметили. Матушкин план чересчур рискован, но это лишь одна из многих причин, почему несколько месяцев назад я решила сама отыскать какой‑нибудь выход из затруднительного положения, даже если для этого придется просить об одолжении французского посла. Жака Антуана Марка-Рене дю Помье. Моего милого сводного братца.

Матушкино письмо написано теми же неразборчивыми каракулями, что и ее сообщение о падении Бастилии, но на сей раз вдобавок к этому страница усеяна чернильными брызгами, похожими на черные лилии. Они вполне уместны, учитывая, какое известие содержится в письме. В полдень состоялась казнь королевы. Поскольку в январе прошлого года был обезглавлен король, а бедняжку Антуанетту несколько месяцев назад арестовали, полагаю, этого следовало ожидать. И все же, читая матушкино горячечное послание, я ощущаю, как к горлу подступает маленькая конфетка, которую мне удалось запихнуть в себя за завтраком. Антуанетта – наша блистательная, ослепительная королева – казнена!

Сломав печать, я пробегаю глазами депешу из Англии и с омерзением размышляю над ее содержанием. Все как я надеялась, но не так, как ожидала. Мой дорогой братец наконец‑то сообщает, что он, пусть и неохотно, уступает моим просьбам о переправке в Англию, предоставлении убежища и рекомендациях для де Пиза, однако вовсе не потому, что испытывает хоть малейшее беспокойство по поводу сведений, которые я могу распространить. Как он любезно указывает в своем послании, «посол в сравнении с женой фабриканта – все равно что орел в сравнении с воробьем, а орлы не дают себе труда прислушиваться к чириканью воробьев».

Эти гадкие строки вкупе с матушкиным известием о казни королевы на весь оставшийся день выбивают меня из колеи. И только несколько часов спустя, когда камеристка надевает мне парик к ужину, я обретаю способность поделиться с ней некоторыми подробностями письма, полученного из Англии.

– Мне наконец ответили, – объявляю я и вижу, что камеристка тотчас застывает с расческой в руках. Нельзя было не заметить ее отчаянного ожидания на протяжении всех последних недель. Она всегда взвинчена и неизменно настороже. Полагаю, это объединяет нас.

Я отгоняю от себя эту непрошеную мысль, и в памяти моей вновь всплывают неприятные послания, разжигая мою склонность к пакостничеству. Меня охватывает непреодолимое желание немного подразнить камеристку, чтобы твердой рукой указать ей на разницу в нашем положении, несмотря на то что мир, в котором мы сейчас живем, перевернут с ног на голову.

– Посол прислал весточку. К сожалению, в настоящее время у него для тебя нет места. – Я играю камеристкой, словно пробкой от баночки с мазью, которую беспокойно перекатываю сейчас между пальцами.

– Жаль это слышать, мадам, – мрачнея и опуская глаза, отвечает она, и в ее голосе отчетливо слышится жестокое разочарование.

Я намеренно выдерживаю длительную паузу, после чего продолжаю:

– Однако для тебя нашлось место у его шурина в Дорсете. Это совсем в другой части страны, а значит, когда мы окажемся на английской земле, наши пути разойдутся. У них там уже есть домоправительница-француженка, а также несколько горничных из Франции, так что ты сможешь выучиться у них английскому языку.

Я пристально смотрю на ее отражение и вижу, как она преображается, широко распахивая глаза и сияя ярче самого зеркала.

– О, благодарю вас, мадам, благодарю…

Камеристка прижимает руки к животу, переносит вес тела с одной ноги на другую и резко втягивает воздух сквозь зубы, словно пытаясь справиться с приступом боли в утробе.

– Что такое? – спрашиваю я. – Тебе нехорошо? Можешь присесть, если хочешь… на несколько секунд.

Девица мотает головой и с некоторым усилием распрямляется.

– Спасибо, мадам, это пустяки. Просто судорога. Она уже проходит.

В течение долгого, странного мгновения мы смотрим друг на друга в упор. Затем в дверь стучат.

– Войдите!

Появляется домоправительница, лепеча что‑то насчет сообщения, которое мне просили передать. Я лишь надеюсь, что оно будет веселее двух предыдущих.

– Это от вашего мужа, – говорит Шарпантье. – Сегодня днем он уехал из Жуи в столицу, мадам. По срочному делу.

Новость заставляет меня встрепенуться, и, к моему удивлению, камеристку тоже. Она поворачивается к домоправительнице с заинтересованным и озабоченным видом.

– Вот как? – отвечаю я. – Он не упоминал, когда вернется?

– Мсье лишь добавил, что его не будет одну или две ночи, мадам.

Я задумываюсь. Отъезд мужа приходится как нельзя кстати, ведь у меня уже есть все, что мне нужно. Осталось только одно: известить де Пиза, чтобы готовил экипаж.

– Минуточку, – говорю я домоправительнице. – У меня есть срочное сообщение для одного человека. Подождите, пока я напишу ему записку, и проследите, чтобы ее незамедлительно доставили.

– Мадам!

Я придвигаю к себе письменный прибор, а домоправительница и камеристка тем временем перешептываются у двери. Напрасно они полагают, что я сосредоточенно пишу и не слышу их. Домоправительница шепчет нечто вроде: «Он оставил это для тебя». Камеристка не отвечает; украдкой бросив взгляд в зеркало, я успеваю заметить, что она смущенно краснеет и сует сложенный листок бумаги в карман. Без сомнения, это очередная billet-doux от чернобородого. Хотя остается только догадываться, где эта девица их прячет.

– Ну вот, я закончила, – объявляю я. – Отошлите записку немедленно.

– Да, мадам, – отвечает домоправительница и удаляется.

Я постаралась, чтобы послание было чрезвычайно четким и кратким. Де Пиз даже в компании тупиц окажется не самым умным человеком, поэтому написанные мной три слова не оставляют ему шанса что‑нибудь перепутать. «Карета. Рассвет. Завтра».

Осень

Софи

Я выглядываю из окна своей комнаты, нетерпеливо постукивая по стеклу ногтем. Сегодня вечером