Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин
Глава 49
У меня не было планов сделать еще одну ходку в Индию. Латифундия и тендер за предыдущий год принесли около восьмисот тысяч сестерциев дохода. В наступившем собирался поднять до миллиона и через пару лет купить приличный домус в Риме, а нынешний сдать в аренду тысяч за тридцать-сорок в год, чтобы Флавия на свои содержала толпу клиентов, которых навербовала за лето. Я не собирался выдвигать свою кандидатуру на выборах или с кем бы то ни было судиться, поэтому не нуждался в толпе халявщиков. Подстегнуло меня сообщение от Квинта Амбросия, что Марк Валерий Мессала выставил свой дом на продажу за пять с половиной миллионов. Видимо, цифра любимая. Предполагаю, что надеется, что пол-ляма скинет во время торга и получит пять, из которых одна половина пойдет на погашение долгов, а вторая — на покупку жилья поскромнее и ведение прежнего образа жизни, то есть содержания пары сотен дармоедов. Расточительство лечится только на последней стадии, когда ничего не остается, но только при условии, что больной остался жив. Кредиторы — такие кровожадные изверги!
Второй причиной сбежать из дома на край света была беременность жены. Флавию и в нормальном положении порой трудно переносить, а уж в тяжелом она превращается в наказание для всех близких. Я как-то намекнул, что мне хватит и одного сына. Жена решила подстраховаться. Дети сейчас мрут, как мухи. Зато уцелевшие живут долго и не болеют. Переезд в латифундию немного ослабил напряг, потому что количество жертв сильно выросло. Доставалось всем рабам. Я решил, что пусть они несут этот крест без меня.
Публий Корнелий сильно расстроился, узнав, что тендер будет в его распоряжении только до середины июля, предложил повышенный фрахт, но я отказался. Экипаж предупредил, чтобы к середине лета подготовились к дальнему походу, закупили товары на обмен. Каждый мог взять что-то легкое и столько, сколько помещается на его месте в носовом кубрике. Сам будет обитать на главной палубе перед мачтой. Или не брать ничего и спать на своей узкой койке. Все решили, что в жару на палубе приятнее, а большие деньги компенсируют неудобства.
Во время прошлого визита в порт Мучирис мой деловой партнер Авраам просветил, что шелк они выменивают на разные товары у купцов, приплывавших с востока, из страны Чжунхуа (с китайского — Срединное царство), которую греки и вслед за ними римляне называют Серес (Земля шелка). Самым большим спросом из римских товаров у них пользуются изделия из стекла. Я помнил, что китайцы научатся изготавливать стекло еще в древности, но будет оно мутное, некрасивое, использоваться для дешевых украшений, примитивных статуэток. Видимо, присвоили, как обычно, чужое открытие, но на ранней стадии или только первую часть процесса, а усовершенствовать так и не смогли.
Римляне, в отличие от них, сильно продвинулись в стекольном деле. Научились не только выдувать, разрезать и раскатывать, но и отливать, прессовать, шлифовать, гравировать. Иногда наносили такие удивительные узоры, что даже я поражался. Да, оконные стекла были все еще, скажем там, лишь немного прозрачными. Зато освоили техники работы с разноцветными: миллефиори (тысяча цветов) — сплавляли множество палочек разного цвета; диатреты — кубки, состоявшие из внутреннего сосуда, соединенного тоненькими перемычками с внешней декоративной сеткой, вырезанной из цельного куска; и — вершина — камеи, получившие название из-за схожести результата с вырезанием украшений из многослойного оникса или агата — изготавливали литьем и штамповкой с использованием одноразовых гипсовых форм медальоны, шкатулки, кувшины с нанесенным сверху рельефом другого цвета, порой двух и даже трех, которые потом доводили вручную. Что-то подобное я встречал только со второй половины девятнадцатого века новой эры.
Я договорился в Риме со стекольных дел мастерами, чего и сколько изготовить и доставить в латифундию. Там товары плотно укутывали в солому и размещали в ящиках. Все-таки путь неблизкий, а на море иногда случаются жуткие шторма, даже на относительно спокойном Аравийском.
Пока шла подготовка, я занимался сельским хозяйством. Репа перезимовала благополучно и уже поперла в рост. Успела созреть до отплытия. Собрали около двадцати двух тонн с гектара. Могли бы и больше, подождав, когда наберет еще веса, но переросшая грубеет, теряет вкусовые качества. Репа, собранная в начале лета хранится плохо, поэтому почти всю продал. Ушла по хорошей цене, потому что здесь мало кто сажает ее под зиму.
Ульи заселили все, увеличив их количество до тридцати семи. Теперь у меня большая пасека. Первый сбор компенсировал большую часть расходов на закупку товаров для Индии. Смешав воск с заготовленным за зиму церезином, отлили и продали ароматизированные свечи — и мой капитал опять пошел в рост.
За пять дней до июльских ид (десятого июля) я раздал последние указания Вогану и Ияри и попрощался с родственниками. Флавия смотрела на меня, как на предателя, бросающего ее в самый трудный момент, несмотря на то, что оставляю под присмотром ее родителей, которые воспользовались поводом, чтобы не сидеть в жару в Риме и не тратить на питание деньги. После чего я с большим багажом убыл в Остию, где на рейде дожидался тендер. Ехал на легкой четырехколесной пассажирской повозке, напоминающей тайскую сонгтхэу (двухрядку), потому что сиденья располагались вдоль бортов и сверху был кожаный навес. Изготовили ее в прошлом году по моим чертежам. Уже видел более короткую реплику. Тащили ее два мула. Следом двигалась арба, запряженная двумя волами и нагруженная продовольствием. В трюмах еще есть свободное место. Решил не набивать их дешевыми товарами. Меньше осадка — выше скорость. Заполним до отказа на обратный путь, когда будет много легких, но объемных специй.
Перевоз меня и доставленного на арбе занял часа два. К тому времени северо-западный ветер набрал обороты и, после того, как подняли якорь и паруса, резво погнал тендер к Мессинскому проливу. Делали не меньше двенадцати узлов. Такое впечатление, что судно радовалось, что, наконец-то, отправляется в серьезное путешествие, а то чертовски надоело бегать между Остией и Таррако.
Ветер был благоприятным до самого устья Нила, а там сник. Пришлось членам экипажа садиться на весла, всем восьмерым, включая бывшего наварха, а теперь моего заместителя, и бывшего его заместителя, а теперь обычного матроса. Я был на руле. Половодье еще не набрало полную силу, но все равно шли медленно. Когда гребцы уставали, мы отдавали якорь, отдыхали. При попутном ветре преодолевали
