Ласточка - Алексей Тимофеевич Черкасов
– Город рядом, никуда не унесет. В любую пургу видны огни города. И левого, и правого берега.
Она присела на табуретке к плите, сняла валенки и, подставляя ноги в чулках к огню, заговорила как бы сама с собою:
– Я вот иногда думаю, что такое счастье? Есть ли оно? И в чем счастье? С Росляковым мы часто спорили. Он вообще со мной никогда не соглашался. Думаю, мы не понимали друг друга. А у меня часто бывает такое состояние, что я теряюсь. Чего-то хочу, к чему-то тянусь, а к чему – не понимаю. Помните, как вы меня встретили у калитки Иванчуковых? Это было страшно. Потом все прошло. Настала другая жизнь, в которой я еще не разобралась. Вот я задержалась в больнице и очень беспокоилась: как у нас дома? Как будто это мой дом, моя семья, мое счастье. А ведь я просто квартирантка. Да! Смешно, правда? Клавдия говорит, что я для нее как родная. И мне тоже кажется. Мы часто разговариваем с Клавдией. Она очень славная и добрая, как вы. Но ведь я же квартирантка все-таки? Чужая. А Лика… Лика зовет вас папой.
У Вареньки точно захватило дух от последних слов, и она украдкой взглянула на Илью Васильевича. Он сидел на стуле – рукой дотронуться. Мощные плечи и руки, крупная голова. Силища!.. Большой и сильный. Варенька слышала от главврача поликлиники, Таисьи Аверьяновны, что механик Зыков – диковатый и грубый, и не из красавцев. Но что она понимает, главврач?
– Я вам не сказала: еще до Нового года я была у Иванчуковых…
– Ну, и как они?
– Иванчуков-сын глаза вытаращил. Говорит, что не ожидал встретить меня в городе. И что мне лучше бы уехать подальше.
– Понятно! Чтобы не припекала совесть.
– Думаю, у такого, как Иванчуков-сын, нету совести. Я ходила, узнавала про Рослякова…
– Ну, и что?
Варенька отодвинулась от плиты и, подобрав свои маленькие ноги под табуретку, ответила:
– Страшно выговорить!.. Иванчуков сказал, что… Рослякова нету в живых. Что его судила тройка за вредительство… Была будто какая-то группа, какая-то организация, и что Росляков будто собирался с той группой захватить самолет и улететь в Японию, что ли. Через Север. Не понимаю! Если правда – как он мог скрыть от меня? Или он не доверял мне, или… Или Иванчуков… Ах, как это тяжело, ей-богу!
Илья Васильевич не знал, что сказать. Он понятия не имеет ни о Рослякове, ни об Иванчукове. Он с ними никогда не встречался. Да и сама Варенька только что обмолвилась, что часто спорила с Росляковым и что они даже не понимали друг друга.
– Тогда, в Новый год, помните, я всю ночь ревела у себя в комнате?
Илья Васильевич, конечно, помнил. И он тоже плохо спал в ту праздничную ночь.
– Это я после разговора с Иванчуковым. Целую неделю ходила сама не в себе. И думала, думала. За эти семь месяцев, как я живу у вас, я много передумала и перечувствовала. И знаете – не хочу жить одним прошлым. Жить одним горем. Помните, как вы сказали, когда приплыли из последнего рейса, что на одном горе никто не проживет?
Да, Илья Васильевич помнит…
– Если он… если он… обманул меня, кого же я могу ждать? Он и Лику обманул. Вот! А Лика должна век носить его фамилию, да?
Илья Васильевич помалкивал.
– Как вы думаете, права я или нет?
Илья Васильевич подумал.
– На этот вопрос я не могу ответить, Варенька. Я же не знаю Рослякова. Может, Иванчуков бессовестно наврал, оклеветал Рослякова? И такое бывает.
– Я… я была там… в управлении НКВД, – едва выговорила Варенька. – Еще в ноябре меня вызывали. Из переселенки прямо. Тогда я скрыла от вас. Боялась, что откажете от квартиры.
– Фу, какая глупость! – покачал головою Илья Васильевич.
– Вы меня простите, да? Простите?
– Да что прощать-то? Не вижу никакой провинности. Просто ты еще, Варенька, не освободилась от страха. А надо гнать страх. Гнать, гнать!.. Легче будет жить.
– Спасибо, Илья Васильевич.
– И что сказали в управлении?
– То же самое, что потом Иванчуков. Только не ответили, где Росляков. Сказали, что можно написать заявление и тогда, может, ответят. А что писать? Что писать? Не хочу!
В ее голосе Илья Васильевич не услышал стона отчаяния, как тогда в августе, когда они встретились. Сейчас Варенька будто отталкивала от себя что-то мешающее, беспокоящее, чуждое, и это что-то – был ее муж, Росляков.
Дня три спустя, в воскресенье, Варенька пригласила Илью Васильевича в кино. Обычно они ходили всей семьей. А тут Варенька принесла билет только для Ильи Васильевича на десятичасовой сеанс. Погода выдалась сносная; пахнуло долгожданным мартом. Под ногами хрустел ледок. В белесом мареве кутались реденькие электрические огни. Они шли по темным закоулкам кривых улочек поселка речников, и Варенька незаметно, будто невзначай, взяла Илью Васильевича под руку. В фойе кино Илья Васильевич купил ей шоколадных конфет. Потом они смотрели старую картину «Закройщик из Торжка». Варенька от души хохотала, и так же, как в улице, положила свою теплую ладонь на руку Ильи Васильевича. И он пожал ее руку. И не отпустил. Варенька примолкла. Со всех сторон раздавался смех, а они сидели, как на торжественном собрании, – подтянутые, настороженные, прислушиваясь к тому новому и важному чувству, которое, постепенно разгораясь, жгло им щеки.
Илья Васильевич подумал, может ли он жениться на такой красивой женщине, как Варвара Андреевна? Ему – тридцать девять, ей – двадцать третий. Не малая дистанция. И ко всему человек он совершенно обыкновенный. Он себя знал и не обманывался. Он только механик. Им останется до конца своих дней. Обыкновенным, как миллионы ему подобных. А ей, Варваре, надобен рыцарь, герой в некотором роде.
«Чего нет, того не могу дать», – ответил себе Илья Васильевич, но руку Вареньки не выпустил. Так и вышли из кино.
На обширном пустыре, невдалеке от поселка, Варенька вдруг остановилась и, повернувшись к Илье Васильевичу, глядя на него снизу вверх, прошептала:
– Илья Васильевич!
Она позвала его, и у ней горячо и влажно блестели глаза – черные смородины. В его сильных руках она выгнулась, как лозина, запрокинув голову, и ждала чего-то. Он это сразу почувствовал, что она ждет. Ее короткая верхняя губка чуть приподнялась, приоткрывая полоску белых зубов.
– Я сама! Сама! – проговорила она быстро и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в губы и тут же ткнулась головой ему в плечо. Пуховый платок скатился у ней с головы, и прическа рассыпалась. Он поцеловал ее в пахучие, щекочущие волосы. «Ты такой сильный, настоящий и – порядочный, – шептала Варенька, не поднимая голову. – Ты будешь меня любить, правда? И Лику?
