Когда была война - Александра Арно
Между двумя разрывами снарядов Лиза отползла назад и, вскочив на ноги и отдав приказ напарнику, устремилась вниз, во двор. Оставаться на позиции было бы безумством. Сзади тяжело дышал Промахновский. Они вывалились во двор и рухнули в одну из траншей. Лиза надвинула пилотку на глаза и скомандовала:
– За мной, старшина!
Пробираться по траншее было трудно: то и дело приходилось останавливаться и вжиматься в мёрзлую землю из-за очередного взрыва. Пыль из кирпичной крошки забивалась в ноздри и глаза, и Лиза безостановочно кашляла. Нужно было добраться до подвала тюрьмы, где отбывали свои сроки знаменитые декабристы – туда фашистские снаряды не долетали.
Пыль стояла стеной, отчего взрывные волны делались зримыми. Они двигались отвесно, переворачивая ящики с боеприпасами, опрокидывая людей, и бились о прочные крепостные стены, заставляя тех содрогаться. Выглядело это настолько жутко, что Лиза чуть было не закричала во всё горло, когда увидела, как одна из волн идёт прямо на неё. Мгновение – и она пронеслась совсем рядом, прошлась по деревьям, врезалась в стену и рассыпалась.
До следующего взрыва оставалось ровно сорок секунд. Лиза ринулась к тюрьме, ничего не видя перед собой от страха. Сердце, казалось, перестало биться. За всю войну она ни разу не пугалась так, как испугалась сейчас – будто не взрывная волна прошла над траншеей, а спикировал вражеский бомбардировщик.
Вот уж действительно, к войне не привыкнешь. А страх… страх есть у всех – даже у самых смелых, потому что одно не может существовать без другого.
Небо сотрясалось и гудело. Почему-то заныла почти уже заросшая рана, запульсировала нестерпимой болью, отдаваясь в виски. Глаза застилала пелена тумана. Лиза крепко сцепила зубы и почти что прыжками бежала в сторону тюрьмы – ещё немного, ещё чуть-чуть… И тут сверху раздался оглушительный свист. Она не успела ничего сообразить, только сзади заорал «Ложись!» Промахновский, а в следующее мгновение на неё обрушилось что-то тяжёлое и она полетела на землю. Бабахнул взрыв и взвился вверх бурлящим огненным столбом.
Звуки пропали. Совсем. Лиза что есть сил барахталась, пытаясь выбраться из-под внезапной тяжести, а рядом бесшумно рвались мины и снаряды. Лиза кричала, но и собственного крика почему-то не слышала. Уши заложило плотным слоем ваты, и она могла только чувствовать его мощной чугунной вибрацией в груди.
Откуда-то появился Елесин. Он освободил Лизу из плена, и она подобралась, зашлась в надсадном кашле. Пыль душила её, не давая вдохнуть.
– Твою ж мать! – ворвался в замутнённое сознание вопль Елесина. – Сашка, экась же тебя так угораздило-то?!
Она повернула голову. Промахновский лежал на земле, раскинув руки в стороны, веки были закрыты, а из плотно сомкнутых губ стекала по шее тёмная кровь и смешивалась с грязью и копотью на коже, оставляя тёмно-бурые дорожки. Лиза затряслась.
– Что с ним?..
– Давай помоги! – вместо ответа велел Елесин и двумя руками обхватил Промахновского за грудь. – За ноги его бери!
Метрах в двадцати рванула ещё одна мина. Лиза подскочила. «Господи! Мамочки! Чёрт! Ёкарный бабай!» – металось в гудящей голове. Они потащили Промахновского к тюрьме. На пыльную, поросшую травой землю капала кровь, окрашивая изумрудно-зелёные резные листочки в бордовый цвет.
– Он живой? – прокряхтела Лиза, с ужасом глядя на красные капли.
– Да откель же я знаю! Волоки, там и посмотрим!
Звон в ушах мешал думать. Впрочем, думать Лиза и не хотела. Она внимательно вглядывалась в побелевшее лицо Промахновского и жарко молилась про себя: только бы выжил, не оставил её одну посреди этого кошмарного ада. Молилась, сама не зная кому. То ли богу, в которого так и не сумела поверить, то ли жизни, умоляя ту не покидать старшину Александра Промахновского. Лиза успела привыкнуть к нему: к его порой нелепым и дурацким шуточкам, тёплому взгляду, едва заметной, но всегда такой искренней улыбке, к заразительному смеху. Она просто привыкла к тому, что он постоянно рядом.
Она затащили Промахновского в узкую дверь одной из камер декабристской тюрьмы и положили на лежанку. Лиза из последних сил пыталась отдышаться, а Елесин, тяжело опустившись на пол, привалился спиной к стене. По его лицу градом струился пот.
– Где военврач? – спросила Лиза.
Елесин пожал плечами. Новый взрыв заставил стены содрогнуться, и с потолка посыпалась штукатурка. Лиза кинулась к окну, но разглядеть что-либо снаружи не представлялось возможным: Орешек был затянут плотным слоем красно-серой пыли. Её охватила паника.
– Где военврач? – вне себя завопила она.
Елесин изумлённо воззрился на неё.
– Сбрендила?
– Он же умрёт! – не унималась Лиза. – Ты понимаешь это, Вить?!
– Орёшь-то чего как резаная?
– Ты как со старшим по званию разговариваешь?! – рассвирепела Лиза, и тут же бессильно застонала, запустив обе пятерни в волосы, забегала из угла в угол. Срочно, сюда нужно срочно привести врача! Счёт идёт на минуты, если не на секунды! Она подскочила к двери и рывком дёрнула её на себя, но была остановлена твёрдой рукой Елесина.
– Куды? Не вишь, чего там творится-то? Убьют!
Лиза вырвалась.
– Нужно позвать врача!
Несколько мгновений Елесин молча глядел на неё, сжав зубы так, что на скулах заходили желваки, потом оттолкнул её от двери.
– Тут сиди, сам приведу.
Он без страха шагнул наружу и тут же пропал в густой красной туче. Лиза глубоко втянула носом воздух, задержала его в лёгких и повернулась. Промахновский не подавал никаких признаков жизни, лишь плотно сомкнутые ресницы чуть трепетали. Несколько широких шагов – и она рядом. Лиза гладила его по спутанным грязным волосам дрожащими пальцами, снова и снова смаргивая набегающие слёзы. Дыхание со свистом вырывалось из груди, в горле встал тугой ком.
– Ты только не умирай, старшина, – надломленным шёпотом просила она. – Не умирай, хорошо? Это приказ. Не умирать.
Ей казалось, что он слышит её голос, и от этого становилось легче. Лиза перебирала прядки тёмных волос, касалась закрытых век, губ, щёк, отирала краем рукава выступающий на лбу холодный пот. Весь мир внезапно сконцентрировался в тесной, затянутой сырым холодным полумраком комнатёнке. Неверный осенний свет сочился сквозь маленькое зарешёченное окошко под потолком и рассеивался в воздухе, но его сил не хватало, чтобы отогнать прочь темноту, которая нагло по-хозяйски оккупировала углы.
Сердце раздирали противоречивые чувства. Впервые за долгое время – с июня сорок первого
