Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев
Боярыня сокрушённо замотала головой в тёмном убрусе.
– Экие мысли у тя страшные! Бес в тебе сидит, Коснятинушко! Ты б во храм сходил, покаялся! Иначе… Сердцем чую, лихо нам всем будет. Не получится у нас, яко в Новом городе. Не собрать тебе бояр. Розно они живут. У кажного – свои помыслы, своя стёжка-дорожка. И кажен другому путь перебежать хочет.
Ничего толкового не ответил ей Коснятин, не возразил, отмахнулся лишь, промолвил скупо:
– Тамо поглядим. Ясно дело, голову в пасть львиную класть не стану. Но батюшкину смерть ему не прощу. Николи[49] не прощу! Тако и ведай!
Жена, взяв в руку свечу, со вздохом удалилась, а Серославич долго ещё вышагивал взад-вперёд по покою и тихо повторял:
– Чагровна, стало быть. Что ж, поглядим, поглядим!
Глава 3
Князь Киевский Ростислав Мстиславич паче прочего уважал и любил иноческий чин. Почасту проводил он время в Киево-Печерском монастыре, приходил на трапезу к монахам, вкушал по средам и пятницам постную пищу и со слезами на глазах почти всякий раз говорил, что покинет наскучивший ему великий стол, примет постриг и окончит земные свои лета в Печерах. И всякий раз монашеская братия во главе с новым игуменом Поликарпом, который занял место почившего Акиндина, хором удерживала Ростислава от столь неблагоразумного поступка, говоря:
– Тебе, княже, иная стезя Господом назначена! Правь нами, сирыми, а мы молиться будем за тебя и за всю землю Русскую.
Растроганный, возвращался Ростислав в свой дворец. Править ему и в самом деле не хотелось, но твёрдо осознавал он, понимал: он – старший, и власть его зиждется на старых обычаях, на заветах отцов и дедов. Если же порушишь сии заветы, всё пойдёт на Руси кувырком, как было в годы правления обоих Изяславов.
Не обделил Бог князя Ростислава потомством. Первенец его, Роман, занял смоленский стол, второй сын, Святослав, княжил покуда в буйном и непокорном, как необузданный конь, Новгороде, младшие сыны – Давид, Рюрик и Мстислав – получили от отца городки в Киевской волости. Так уж вышло у Ростислава, что следом за пятью сыновьями родила ему княгиня троих дочерей – Елену, Аграфену и Агафью. Дочери пока были малы, но им уже подыскивал чадолюбивый князь добрых женихов на Руси и за её пределами.
Семью свою Ростислав любил, всех старался обустроить, а вот державными делами занимался мало, не следил ни за дружиной, ни за тиунами[50]. От разборов судебных дел отмахивался, словно не его то были заботы. Тиуны лихоимствовали, бояре самоуправствовали, о Правде Ярославовой начинали в сёлах и деревнях забывать.
После гибели в бою на Желани главного противника Ростислава в борьбе за Киев, Изяслава Давидовича, жизнь в Киеве потекла размеренно и спокойно. Никто не воевал, не грозил ратями, мир был заключён и с Черниговом, и с Суздалем, и с половцами. Наезжали в Киев послы в нарядных одеяниях, щедро одаривали Ростислава и его ближних подарками, славили самого князя и его окружение за мудрость. Так было принято. Наступило на Руси время хрупкого, зыбкого равновесия.
…Галицкий боярин Избигнев Ивачич в последнее время зачастил в стольный. То посылал его Осмомысл с грамотами к Ростиславу, то приглашал погостить у себя в вотчинах старинный приятель, боярин Нестор Бориславич, а то и сам, по своей воле и охоте приезжал Ивачич в Киев. На Копырёвом конце[51], возле строений Симеонова монастыря купил Избигнев старинный дом, говорят, выстроенный некогда одним иудеем-ростовщиком. Иудей тот погиб вместе с семьёй во время полувековой давности встани[52] в Киеве, вспыхнувшей по смерти князя Святополка Изяславича, и просторный дом переходил из рук в руки. Сперва володел им огнищанин[53] Всеволода Ольговича, после – вышгородский[54] тысяцкий[55], следом за ним – богатый купец – гречин, который, собственно, и продал сии хоромы Избигневу.
Дом пришлось обновить, окна покрыть наличниками, стены снаружи подвести киноварью[56], изукрасить узорами. Имел дом два яруса и две круглые теремные башенки, пристроенные по краям. Деревянные ступени всхода велел боярин заменить на новые, сложить их из белого галицкого камня. Рядом с домом возвели одноглавую церковь, неподалёку, посреди двора, выстроили высокую серокаменную башню с узкими решётчатыми окнами. Башня сооружена была для боярыни Ингреды и напоминала ей о Швеции, где провела супруга Избигнева свои юные годы.
К башне примыкал яблоневый сад с небольшим прудом, в котором плавали утки и гуси.
Два лета без малого строили, подновляли и украшали хоромы на Копырёвом конце зиждители[57] и строители. И вот когда наконец завершены были все работы, пригласил к себе Избигнев друзей своих киевских – бояр Нестора и Петра Бориславичей.
Вначале, как было принято, обошли дом и сад, Избигнев показывал, как у него что устроено, братья Бориславичи кивали в ответ головами, отвечали коротко:
– Лепо. Баско. Добро содеяно.
После сытного обеда сидели втроём в горнице. Нестор спрашивал, хитровато щуря карие глаза:
– Боярыню мыслишь поселить здесь с чадом? И сам жить будешь? Киянином[58] порешил стать?
– Не совсем так, друже. Жить здесь временами буду. Всё ж таки на службе состою у князя Галицкого, дел и в Галиче немало. Дом же пусть стоит. Уж вельми место сие приглянулось мне. Может, дети мои, внуки навсегда здесь поселятся. А может, и нет.
– Может, нет, – задумчиво повторил многомудрый Пётр.
Беседа быстро перетекла на нынешнее положение вещей. Избигнев стал расспрашивать о князе Ростиславе.
– Хандрит князь, – отвечал ему Нестор. – Всё в монахи идти хочет. Едва отговорили намедни.
– И что будет, если уйдёт он?
– Да что будет. Мстислава Изяславича в Киеве любят. Многие бояре – за него.
– А сыны Ростиславовы?
Нестор пожал плечами и ничего не ответил. Промолвил Пётр:
– Давид и Рюрик – жадны они до волостей. Роман – тот покладистей, спокойней норовом. Книжник, как твой Осмомысл. Но Мстислав Изяславич – стратилат. И прав на Киев у него больше. Ибо отец его сидел в Киеве раньше Ростислава.
– Да
