Наваждение. Тотемская быль - Александр Владимирович Быков
Молодуха послушно выполнила приказание.
– Встань рядом с лавкой и стой спокойнешенько, пока я буду тебя изобихаживать.
Знахарка залезла на лавку, задрала стан рубахи и стянула его над головой Аленки веревкой. Пояс удержал исподку на талии, и молодуха оказалась по пояс голая, только голова с руками-словно в мешке. Она попробовала вырваться, но знахарка пригрозила выходить плетью.
Через некоторое время двери отворились, и в горнице появился Семка Кривой.
– Ну что, я пришел, коли звала, – сказал он, увидел обнаженную снизу молодуху, довольно ухмыльнулся, – вижу, что не зря. Ты, иди, старая, мы тут дальше без тебя.
Знахарка удалилась. Кривой схватил беспомощную Аленку и учинил с ней блуд прямо посереди избы. Он брал ее и сзади и спереди, не обращая внимания на крики. Впрочем, крики быстро превратились в тихий отчаянный стон. Но кому до этого было дело?
Закончив с Аленкой, Кривой оделся, крикнул знахарке:
– Завтра сызнова приду, коли надо.
– Надо, соколик, надо и завтра, и третьего дня.
Через час после ухода Кривого в дверь снова постучали.
– Заходи, мил человек, не побрезгуй, – сказала знахарка, провожая в горницу здорового молодого парня-молотобойца.
История повторилась и еще раз, уже вечером, с каким-то купцом. Со всех, кроме Кривого знахарка брала деньги.
– Развяжи ее, – сказал после дела купец, – на лик глянуть охота.
– Непошто глядеть, получил свое, побегай восвояси, – отрезала знахарка.
На ночь она отвела Аленку в чулан и, чтобы та не наложила на себя руки, привязала ее к кровати. Утром знахарка выпоила молодухе кружку зелья, отчего Аленка впала в слабость, снова завязала ее в мешок и принялась ждать Кривого.
– Первой-то мужик крепкий, – говорила она притихшей Аленке, – он, знаешь, скольких уже обрюхатил, не сосчитать. Он, когда на Сухоне струги купеческие грабил, ни одной девки не пропускал. Остальные тоже неплохи, так, на всякий случай, для надежности. И отвар, хоть и вонюч, но тоже надобен, он чресла расслабляет, и через это дело все скорее получится. Я ведь тебя жалею, – говорила она Аленке, – потому и в мешок определила. Незачем тебе на их смотреть, ты думай, что это муж твой, Федька. И тебе легче будет, и на душе спокойнее. Про то, что тут делала, никому не сказывай, говори только, что взварами лечилась.
Скрипнула калитка.
– Ну, давай, милушка, потерпи еще, для дела надо, не для забавы.
В горницу снова вошел Кривой.
Аленка, почуяв его запах, застонала от страха.
– Понравилось? – у хмыльнулся Семка, – ну а раз так, то не грех и повторить.
Через три дня Федор приехал к знахарке забирать жену.
– Ну что там?
– Все, как уговаривались, трое в первый день и по двое потом. От кого понесет, непонятно, Семка был первый, с ним поруха редко случается, но если ничего не выйдет в этот раз, то в следующем месяце, через неделю, как кровить перестанет, снова привезешь.
– И долго ли маяться будем?
– Пока не очреватеет. Знаешь же сам: делу время.
– Так ведь и для потехи час нужен, – съязвил Федор.
– Тебя с потехой никто не унимает, только руки не распускай, коли ребеночка хочешь, ей тепереча беречь себя надо.
Аленка вернулась в Павлецово от знахарки сама не своя. Она больше не была мужней женой. Какие-то неведомые ей люди алкали[20] ее существо без всякого спросу, будто и не живой человек, Аленка Шихова, а так, для утехи. Конечно, она понимала, что все это ради одной цели, чтобы понести ребенка. Раз Федор не может зачать, значит выбора нет. Она ведь действительно не знала, кто входил в нее, лиц их не видела, только запах. У первого крепкий, аж в нос шибает, у другого – терпкий, даже приятный, а третий без запаха вообще, ну разве что баней от него веет и веником березовым.
Старшие Шиховы ей плохого не говорили, делали вид, что нечего и не было. Два, а то и три раза в неделю по хотению Федора она ублажала его, щекотала уды языком, доводя их до состояния крайнего возбуждения. Без этого муж не мог ни войти в нее, ни выйти, как положено здоровому мужику.
Подходило время месячных. Аленка напряженно ждала, когда же начнется.
Живот у нее перед самым этим обычно сводило, а тут-ничего. Прошла неделя – чисто, другая и третья. Неужели она беременна? От кого из троих? А может, все-таки от Федора?
Сомнения стали одолевать Аленку, и чем больше она размышляла, тем хуже было у нее на душе. «Не по-христиански все это, ребенок зачат в блуде, от кого – неизвестно. Что ему потом говорить, как станет явно, что на Федора не похож, Федор-то чернявый, с острым носом, ликом узкий. А вдруг как родится курносый крепыш с русыми волосами, не оберешься позора, соседи будут пальцем тыкать и выблядком обзывать». От этих мыслей Аленка тихо сходила с ума.
* * *
– Что печалишься, душечка? – спросил невестку Дружина Шихов, посмотри, весна на дворе, капель, скоро ручейки в Цареву побегут, оттуда в Сухону, потом ледоход будет и все, зиме конец. А к следующей зиме будем ждать приплод.
– Скажи, батюшка, – спросила невестка свекра, – я вот все думаю насчет греха, молюсь ежедень святым образам, а в груди у меня тяжесть не проходит, тошно.
– Это хорошо, что тошно, так и бывает, когда молодуха ребеночка ждет.
– Я ведь не знаю, жду я его ли нет. Они же все сделали против моей воли, надругались. И ребеночек будет не от Федора, а от какого-то разбойника с реки, он три раза приходил, больше остальных.
– Так тут уж ничего не поделаешь, кому Господь судил быть отцом, тому и крест нести.
– Не поняла я, батюшка, насчет отца?
– Что непонятного, ты жена законная Федора, он твой муж перед Богом и будет тятя ребеночку долгожданному.
– Так ведь не он?
– А Господу виднее, может быть, в этом и есть Божий промысел.
Дружина помолчал, словно бы размышляя, сказать невестке что-то важное или нет.
– Ты не знаешь, но Федька мне не природный сын, а названный.
– Как же так? – всплеснула руками Аленка.
– После литовского разорения многие бабы в округе понесли от казацкого самоуправства. Мужа первого Маринки супостаты убили, осталась она с мальчишкой одна.
– С Федей?
– Нет, с Русей, Федя еще не народился. А когда стало ясно, что ее обрюхатили, и отец ребенка – казак черкасский, что сильничал ее при погроме, делать было нечего, родила, назвали Федором.
– Так вот почему Федя
