Выше неба не будешь - Станислав Петрович Федотов
Телеграфист словно почувствовал его заинтересованность.
– Говорят, Пережогин несколько дней назад прибыл в Благовещенск, – сказал он. – Гуляют, расплачиваются золотом, причём рубят его шашками на куски. А в лавках и магазинах много чего реквизируют. И не вздумай сопротивляться – могут пристрелить.
– Это кто ж такие страсти рассказывает? – с явной иронией спросил Краснощёков.
Телеграфист иронию уловил, ответил с обидой:
– Дядька мой вчера приехал. Самого едва не убили. Только тем и спасся, что с ними за анархию выпил.
– И не один раз, – добавил с усмешкой Сяосун.
– Жить захочешь – бочку выпьешь.
– Оставим досужие разговоры, – оборвал Краснощёков. – А что, в Благовещенске у советской власти не хватает сил справиться с бандитами? Позовите вашего дядьку, я хочу услышать от него, какая в городе ситуация.
Дядька, плохо проспавшийся после перепоя, через пень-колоду повторил слова племянника, а насчёт сил советской власти заявил, что она пытается урезонить Пережогина и даже единожды арестовала его, но тут же выпустила. Причём в его похмельном заявлении прозвучал почти нескрываемый восторг:
– Да и попробуйте заарестуйте такого бугая! Ростом в сажень, на поясе гранаты, за поясом револьверы, в руках – дубинка, которой он направо и налево плюхи отвешивает… И охрана кругом, в рваных тельняшках, все в пулемётных лентах с маузерами на боку… Ну, Мухин, конечно, милицию поднял, красногвардейцев, а банда на вокзале окопалась, отстреливается…
Больше из дядьки выжать ничего не удалось. Телеграфист сказал: ежели б ему поднесли стаканчик на опохмелку, он бы всё выложил, как на духу, но у Краснощёкова чудодейственного элексира не было, пришлось довольствоваться полученной информацией.
– Что делать? Какие будут предложения? – спросил председатель у Сяосуна, но заодно и у телеграфиста.
У племянника предложений конечно же не нашлось, а начальник охраны сказал:
– Надо переставить местами мотодрезину и платформу охраны и на полной скорости идти к вокзалу. Банда с тыла нападения не ждёт, используем эффект неожиданности.
– Верно мыслишь, майор. А с этими что делать? – кивнул Краснощёков на дядьку и племянника. – Вдруг позарятся на золото и телеграфируют банде, что мы идём на помощь Мухину?
– Запереть в каком-нибудь амбаре, а местному населению запретить их освобождать по крайней мере сутки.
– Лучше было бы расстрелять, – раздумчиво сказал Краснощёков. – Для надёжности. Мёртвым золото без надобности.
– Не надо нас расстреливать! – чуть не взвизгнул телеграфист. – У дядьки сараюшка пустая, заприте нас на замок, только не расстреливайте! Дядька, скажи, что у тебя дети малые, а я жениться хочу! Пожалейте, Христа ради!
Телеграфист упал на колени, стукнулся лбом об пол. Дядька осоловело глянул на него и бухнулся рядом. При этом из кармана его штанов выпал блестящий жёлтый кусочек. Краснощёков поднял его, осмотрел, хотел попробовать на зуб, но взглянул на грязные штаны дядьки и передумал.
– Похоже, и верно – золото. Нам бы ох как пригодилось! Вот хотя бы вам и вашим бойцам, – глянул на Сяосуна, – платить за службу. – Он ещё раз осмотрел бесформенный кусочек, сунул в свой карман и махнул рукой: – Ладно, чёрт с ними, пусть живут! Товарищ Ван, запри их понадёжней и собери местных, чтобы помогли переставить тележки.
Сяосуну понравилось, что председатель Далькрайкома не усомнился в его предложении, не занервничал, не стал праздновать труса – спокойно и деловито взял ситуацию в свои руки. Потому и команды его без колебаний стал принимать к исполнению.
8
На станцию Благовещенск они въехали, что называется, под шумок: шла такая отчаянная перестрелка между бандитами Пережогина и советской милицией, что на появление возле пассажирской платформы странного крохотного «поезда» никто не обратил внимания. Пережогинцы засели в здании вокзала, они выбили окна и вели огонь по милиции, которая устроила вокруг привокзальной площади баррикады; атаковать противника милиционеры не решались, видимо, собрались взять «на измор», то есть пока у противника не кончатся патроны.
Вокзал был красив, похож на дворец из сказки, но ни Сяосуну, ни Краснощёкову это было ни к чему. Для них вокзал явился чем-то вроде крепости, которую следовало взять и желательно без потерь. Со стороны платформы здание имело два входа – пассажирский двустворчатый и служебный, несколько окон разной высоты, похоже, никем не контролируемые, – и было ясно: надо проникать внутрь и действовать по обстановке. Сяосун указал своим бойцам на служебную дверь:
– Войти без шума и уничтожать всех, никого не жалея, пленных не брать. Кроме заложников, если такие найдутся.
Сам же снял пулемёт с «турели», повесил его на шею, приспособив поясной ремень, сунул за пазуху запасной магазин, махнул рукой Краснощёкову – дескать, давай за мной! – и бросился к двустворчатой выходной двери вокзала.
Нападение с тыла явилось для бандитов полной неожиданностью. Увлечённые собственной стрельбой, они не заметили появления за спиной узкоглазых бойцов в гражданской одежде и спохватились лишь тогда, когда от выстрелов в упор один за другим стали падать их увешанные оружием «боевые товарищи». Хватило двух десятков патронов из четырёх стволов, чтобы бóльшая часть банды была уничтожена.
Сяосун со своим ружьём-пулемётом и Краснощёков с маузером ворвались в вокзальный ресторан и увидели картину, достойную, как потом выразился председатель Далькрайкома, кисти художника-баталиста. В зале плавали облака сизого дыма, непрерывно гремели выстрелы. К трём большим окнам бандиты приставили столы, стоя на них и выглядывая из-за откосов, они вели огонь, даже не прицеливаясь. Посреди зала за столом, уставленным бутылками с яркими этикетками, стаканами и тарелками с разнообразной едой, восседал здоровенный детина в белой полотняной рубахе-косоворотке, перекрещенной ремнями портупеи; на седой кудрявой шевелюре красовалась широкополая шляпа, украшенная рыжим петушиным пером. Детина обедал. Это, без сомнения, был сам Пережогин. Возле стола суетился тонколицый парень в чёрном фраке и белой рубашке с галстуком-бабочкой – явно, ресторанный официант. Парень наполнял стаканы напитками из бутылок и подносил их стрелявшим бандитам; те отрывались на две-три секунды, чтобы опустошить стакан, и продолжали своё весёлое занятие.
Сяосун очередью, что называется «от живота», резанул по стрелкам возле окон, несколько пуль добавил Краснощёков, и наступила тишина. Пережогин с куском жареной курицы во рту остолбенел от неожиданности, но остолбенение длилось всего несколько секунд, после чего в его руках очутилось по браунингу, однако пустить их в ход бандит не успел: Краснощёков хладнокровно разрядил в него магазин маузера.
На привокзальной площади послышались крики «ура!», через минуту вокзал заполнился людьми с винтовками и красными повязками на левой руке. Увидев человека в кожанке, а рядом группу вооружённых
