Дассария - Абай Тынибеков
– Вставай же скорее, Муццуй, прошу тебя! Ну не лежи ты так! Не пугай меня!
Она запустила дрожащие руки ему за шею, пытаясь поднять его голову, но не сумев сделать это, прижалась к нему и горько заплакала, сотрясаясь всем телом. Мелкий дождь вскоре закончился, и по влажной земле блеснули первые косые лучи восходящего солнца. Вольный охотник Муццуй не дожил до рассвета. Ему не хватило всего нескольких мгновений. Его сердце, спокойно и размеренно бившееся в груди всю его недолгую жизнь, не выдержало болей и мук, неожиданно и внезапно навалившихся на него в последнее время. Чрезмерные переживания надорвали его небывалыми нагрузками, и оно остановилось, прекратив свой ровный ход. Тело Муццуя получило свою последнюю горячую пищу из рук Тафуц. Его душа благодарила за это, но более всего она была благодарна ей за оказанную помощь и чистое, светлое общение с ним. Будучи сам человеком чести, являясь приверженцем порядочности и благородства, он всегда больше всего ценил в людях эти качества, по его убеждению, обязательно и неразрывно связанные с преданностью истинной дружбе, ведущей к высоким чувствам и способности быть полезным, а в нужный момент даже самоотверженным. Он с почтением относился к таким достоинствам. Его единственная и первая в жизни просьба, волею судьбы высказанная этой женщине, нашла отклик в её душе и была исполнена сполна. Оставшись верным данной ей клятве, он также успел ответить ей добром на добро.
* * *
Срочно вызванный от южных границ в ставку, оповещённый Дассарией обо всём произошедшем за время его отсутствия, поражённый до глубины души всем тем, что было задумано и свершено его братом и прежде держалось в тайне от него, Тимей, удручённый, вернулся в свой шатёр. Он понимал, что Дассария сделал всё, что мог, и даже гораздо больше, но от этого ему было не легче. Ему не хотелось верить в предположение Дассарии относительно участи, постигшей Тафуц. Он то ложился и вспоминал свою первую встречу с ней, когда вытащил её из реки и разглядывал беззащитно лежащую на берегу в тусклом свете факелов, то вскакивал на ноги и ходил по шатру, легко вызывая её образ, видя её и слыша её голос, то приседал к очагу, представляя её зовущей на помощь в последние мгновения жизни, и от этого ему становилось не по себе. За все эти дни и ночи доведённый думами о ней до истощения, теперь он изводил себя ещё больше, каясь, что недоглядел и в итоге обрёк её на одиночество среди чужих людей, приведшее её к гибели. Он понимал, что в дальнюю дорогу её повело всего лишь одно желание, связанное с вызволением человека из беды, постигшей его, которое в итоге и обернулось для неё безвыходным положением, тупиком. Он ни о ком не хотел думать плохо, виня только себя в случившемся с этой женщиной, столь дорогой его сердцу, однажды всецело завладевшей всей его душой и наполнившей смыслом всю его жизнь. Теперь её не стало, и мир для него опустел, став безликим, холодным и чужим. Ему было плохо, да так, что он готов был без сожаления покинуть этот страшный и несправедливый свет. Такого с ним никогда ещё не случалось. Горькое осознание того, что, куда бы он ни пошёл, что бы ни делал и где бы ни появился, он уже никогда не найдёт, не встретит, не увидит и не услышит её, терзало и разрывало его душу на части. Он не знал, как быть и как жить дальше без неё. На всей земле никто не мог заменить её.
– Мама, что мне делать? Моей самой желанной женщины не стало. Я не могу без неё! Я не хочу жить без неё! Помоги мне, мама. Дай мне силы не сойти с ума. Я так устал… – обращаясь к самому родному человеку, шепча мольбы, Тимей упал и закрыл голову руками, не заметив Дассарии, тихо вошедшего в шатёр и с болью наблюдавшего за ним.
* * *
– Кто это там? – приподнявшись на коне, удивлённо спросил сотник.
Вдали появился всадник. Он продвигался медленно, ведя на поводу ещё одну лошадь, на которой поперёк седла лежало что-то большое, завёрнутое в мохнатую шкуру.
– После такой грозы может померещиться всякое. Вон как земля парит! – вглядываясь в указанную сторону, произнёс десятник.
– Наших там вроде никого не должно быть. А этот явно идёт от хуннов. Ну-ка, возьми людей и глянь, что да как, – повелел сотник.
– Слушаюсь, – десятник махнул рукой и помчался навстречу чужаку, увлекая за собой воинов.
– Тафуц?! – сотник был поражён, увидев того, кто подступил к нему.
Он спрыгнул с коня, подбежал к женщине, помогая ей сойти на землю, на ходу бросив десятнику:
– Живо сюда повозку.
Вскоре в окружении охраны большая старая повозка, скрипя колёсами, тронулась в направлении ставки царя Дассарии. Дозорные так и не узнали, чьё тело было завёрнуто в медвежью шкуру. Тафуц не проронила ни слова. Она молча и отрешённо сидела у изголовья усопшего.
* * *
Не дослушав прибывшего к нему от границы десятника, Цара выскочил из своего шатра. Тафуц устало прошла к костру и опустилась на сиденье. Вскочив в седло, он тут же помчался к главному шатру. По прошествии короткого времени появился сам Дассария. Все, кто был здесь, почтительно преклонили перед ним колени. Не обращая на них внимания, не сводя глаз с женщины, он спрыгнул с коня. Увидев его, Тафуц поднялась и склонила голову. Дассария подошёл и обнял её. Она тихо заплакала.
Дассария гладил её по волосам, приговаривая:
– Всё хорошо. Не плачь. Уже всё позади.
Почувствовав тепло, исходящее от его слов и нежного прикосновения, она немного успокоилась. Ощутив неловкость от десятка взоров, она отстранилась от него. Укрыв её своим плащом и усадив к костру, Дассария взглянул на тело на повозке и спросил
