Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков

— По-моему, нет, владыка, — отвечал Махакайя.

— А полынь?

— Да.

— Тогда, этот аромат тебе не в диковинку. Зачем же ты говоришь, что наша земля пахнет горько, а не дурно? Не бойся, дай волю языку. Скажи правду. Мы, поклоняющиеся Ахура-Мазде, ценим правдивое слово превыше всего. И одно наше божество — Аша-Вахишта, Лучшая Правда, одно из шести божеств Амэша-Спэнта. Лживые слова обременяют нас тяжким грузом, который не даст в назначенный час пройти по мосту Чинват в Дом Истины. Ложь — скверна величайшая. Правдивое слово — чисто, как вода горного родника. И от лжи трудно очиститься. Коровья моча здесь уже не поможет, не так ли, мой аргбед?

Аргбед мрачно кивнул.

— Отвечай же мне правдиво, монах, чувствовал ли ты здесь дурной запах?

Махакайя внимательно смотрел на марзпана, пытаясь понять, серьезно ли тот говорит или глумливо? Вид его был вполне серьезен, но в больших карих глазах мелькали лукавые огоньки. Или так казалось?

Но Махакайя все-таки решил отвечать со всей серьезностью. Он рассказал одну историю, случившуюся с ханьскими монахами прежних времен.

Кан Фа-лан, став монахом и читая сутры, все время видел древо бодхи и Олений парк, где читал первую проповедь Будда. И тогда он поклялся пойти и увидеть все своими глазами. С ним отправились четверо монахов. Шли в Западный край, как водится. Вошли в Зыбучие пески[321]. И через три дня пути по безлюдью они увидели монастырь, построенный из травы и дерева. И там было только две обитаемые кельи: в одной читал сутры старый монах, в другой монаха помоложе изнурял понос. Монастырь был заброшен и загажен и вонял так, что спутники Кан Фа-лана, зажав носы, бросились наутек. Но их догнал окрик наставника. «Стойте, единоверцы! Разве не призваны мы очищать это поле сансары? И разве мы сами так уж чисты, чтобы гнушаться ее проявлений?» И тогда монахи вернулись и взялись за очистку монастыря. Прошло семь дней. И они вдруг учуяли совсем другой запах. Глянули — а келья того монаха, которого мучил понос, — в цветах. И он сказал, что в соседней келье его наставник — хэшан, обретший степень святости. Они пошли к нему на поклон. И хэшан возвестил им, что у них чистые сердца и им ни к чему брести в дальние страны. Лучше жить здесь и совершать хождения вокруг статуи Будды. И они там остались. Правда, Кан Фа-лан все же ушел, он должен был свершить клятву.

— Так что и в дурном месте с дурным запахом могут цвести и благоухать цветы, — закончил Махакайя.

Марзпан Фарнарч Чийус, дослушав переводчика, тут же спросил:

— И эти цветы, благоухающие в моей стране, конечно, там, на холме Приносящего весну фламинго? Лысоголовые?

— На улицах Хэсины мне встречается много веселых детей, — отвечал Махакайя.

Фарнарч Чийус кивнул.

— Да, мой город процветает. Но всех нас ждут суровые времена. Полчища саранчи наступают.

— И один из них — уже тут! — подхватил аргбед.

Фарнарч Чийус взглянул на него и хлопнул в ладоши.

— Хорошо! Приведите их!

Аргбед тут же отдал распоряжение, и слуга быстро удалился.

— Господин, — сказал Махакайя, — позвольте узнать? — И, получив кивок, продолжал: — Доводилось ли вам бывать в толпе? На базаре или на празднике?

— Ну если только в детстве…

— А если бы сейчас кто-то нечаянно, а может, и намеренно, наступил вам на ногу, вы же не прикажете наказать всю толпу?

— Нет.

— Только виновного?

— И что же?

— Почему же сейчас вы хотите наказать одного — за толпу?.. Араб Адарак ни в чем не виновен. Он нес службу в Индии, у одного раджи, и всего лишь. Перестав служить, отправился в путь и повстречал наш караван книг. Так он оказался здесь.

— Но вел себя не как гость! — тут же прогремел аргбед.

— Если бы он что-то выслеживал здесь, то держался бы именно как гость, — возразил Махакайя. — Но он вообще очень горяч. И я прошу о снисхождении и готов уплатить за него.

Фарнарч Чийус усмехнулся:

— Книгами?

Махакайя запнулся.

— Нет, у нас есть деньги… Караванщикам удалось кое-что утаить, когда на нас напали.

— Но разве мы с аргбедом тоже похожи на разбойников? — возвысил голос Чийус.

Аргбед что-то тут же сказал ему. Голос его звучал резко. Пуньятара не стал переводить, хотя Махакайя вопросительно глядел на него.

— Зато его речь правдива, — ответил Чийус аргбеду, и это Пуньятара перевел.

Тут послышался лязг, все замолчали, оглядываясь.

В айван входили Адарак и Готам Крсна. На ногах у них висели цепи. Одежда была грязной, мятой. Оба исхудали за это время. И глаза их утратили блеск… Но нет, глаза Адарака блеснули, когда он увидел марзпана и аргбеда. Все-таки невысокий стройный араб держался также прямо, как и раньше. А вот Готам Крсна согнулся; руки его плетьми свисали вдоль туловища, пегая бородка топорщилась клочьями; оттопыренные уши почему-то гноились. Несмотря на заступничество Девгона и просьбы Таджика Джьотиша и настоятеля Чаматкараны, их пытали. Это было ясно с первого взгляда.

Цепи на их ногах звякали и хрустели, как будто кто-то невидимый вцепился им в ноги и то разжимал, то стискивал безжалостно челюсти. По знаку аргбеда стражник остановил их поодаль. Но запах нечистых тел, запах несчастья и унижения вскоре достиг ноздрей всех, находившихся в этом айване. И ноздри марзпана дрогнули, тонкие черты лица слегка надломились. Он что-то бросил аргбеду.

— Эй, араб! Говори, кто ты и откуда! — громко потребовал аргбед Аспанак, взмахивая тяжкой дланью.

Но Адарак смотрел и молчал.

— Он не ведает вашего языка, — сказал Махакайя.

— Скажи ему! — обратился аргбед к толмачу.

Но и толмач не знал ни арабского, ни языка, который выучил Адарак, долго живя в Индии. Этот язык был ведом Готаме Крсне. Понимал его и Махакайя, но не настолько хорошо, чтобы ничего не упускать…

Готам Крсна облизнул растрескавшиеся губы и попросил воды.

— Как смеешь ты… — начал аргбед, но марзпан его прервал воздетой рукой.

— Там вода, — сказал он, указывая налево.

И Готам Крсна, звеня цепью, пошел к стене, где, оказывается, в нише была вода, и не стоячая, а проточная. Махакайя и до этого слышал неясное журчание, но теперь уразумел, откуда оно. Видимо, в жаркое время сюда направляли ток воды снаружи, из одного канала в саду. Готам Крсна встал на колени, но тут же к нему метнулся слуга и ударом ноги повалил его на пол.

Затем он поднял Готама Крсну и повернул лицом к марзпану. Но спрашивал его аргбед:

— Разве ты не знаешь, что воды у нас священны? И ты хотел осквернить их?!

— Я только