Uncharted: Четвёртый лабиринт - Кристофер Голден
Луч фонаря Джады дрогнул.
— Что такое «кожные рога»? Это вообще реально существующая вещь?
— Это не настоящие рога. В редких случаях у людей, казалось, вырастали рога на голове, лице или руках, но это всего лишь нарост из кератинового материала, как волосы или ногти. Иногда это связано с раком… — Хенриксен отмахнулся от этой темы. — Это не важно.
— Согласен, — сказал Дрейк. — И это довольно мерзко. Как, чёрт возьми, они это делают? Что в этом мёде?
Хенриксен слегка улыбнулся, словно не мог сдержаться.
— Белые цветы, которые вы видели. Большая часть того, что мы узнали из фрагментов, найденных в Кноссе, касалась именно их. Белая чемерица.
Дрейк снова направил свой фонарь на настенную роспись, изображавшую рабов, которым Владычица Лабиринта давала мёд во время ритуала. Изображения этих цветов были смешаны с древнекитайскими иероглифами и сценами адских пыток.
— Но эти цветы — не белая чемерица, — заметила Джада. — Мы это уже установили.
Хенриксен изогнул бровь.
— Расскажите мне, что вы знаете о роде Helleborus.
Она пожала плечами.
— Только то, что нашла ваша исследовательская группа. Древние считали, что существует два вида, белый и чёрный, оба ядовиты.
— В легендах чёрная чемерица была лекарством от безумия, — вставил Дрейк.
— Но цветок, который они тогда считали белой чемерицей… — начала Джада.
— Его и до сих пор называют белой чемерицей… — заметил Нейт.
— …вовсе не белая чемерица. Это другой вид. Как сказал Нейтан, его действительно до сих пор так называют, но это нечто иное.
Хенриксен кивнул.
— Но что, если в древние времена настоящая белая чемерица действительно существовала? Что, если цветок, который сегодня называют этим именем, зная, что это не тот же вид, — не тот же самый цветок, который древние называли белой чемерицей? Что, если настоящая белая чемерица почти полностью вымерла более двух тысяч лет назад — за исключением этого лабиринта, где её продолжали культивировать все эти века?
Дрейк уставился на него.
— Вы хотите сказать, что всё это дело было из-за цветов?
— Больше, чем цветов. Больше, чем вы можете себе представить, — произнёс Хенриксен.
— Зачем? — спросила Джада. — Вы хотите создать армию Минотавров или что-то в этом роде?
Выражение лица Хенриксена ожесточилось; то товарищество, что возникло между ними благодаря совместному выживанию, было разрушено.
— Я — нет, — ответил он. — Но я уверен, что найдётся немало правительств, которые были бы от этого в восторге.
— О, боже… — начала Джада.
— Однако я не думаю, что всё так просто, — произнёс Хенриксен, продолжая свою мысль. — Посмотрите на ту фреску. Там шестерых или семерых рабов кормят этим мёдом, но не все из них — Минотавры. То, что мы перевели, предполагает, что создание Минотавров было счастливой случайностью, побочным продуктом основного предназначения белой чемерицы и мёда из неё. Дедалу, а позже и Талосу, нужны были рабы, и основной эффект дистиллированной эссенции белой чемерицы заключался в том, чтобы делать тех, кто его принимал, легко внушаемыми, управляемыми. Теоретически это не так уж отличается от того, как гаитянские «колдуны», по слухам, использовали тетродотоксин из рыбы фугу и других видов, чтобы вызывать состояние транса, но без двигательных и умственных нарушений, связанных с этими токсинами. В малых дозах мёд Дедала оставлял его подопытных в полном неведении, а в больших — либо превращал их в безмозглых рабов, либо запускал физиологические и психологические изменения, создававшие Минотавров. В Кноссе у этого мёда было другое название. На английский оно переводится как…
— Сокрытое слово, — прервал его Дрейк. — Слово, которому они все должны были подчиняться.
Хенриксен кивнул.
— Именно.
— Вы хотите сказать, что люди в капюшонах защищают не сокровища Дедала, — сказала Джада. — Они защищают белую чемерицу.
— В этом мы с Оливией расходимся во мнениях, — ответил Хенриксен, и его голос эхом отразился от стен пыточной камеры. — Я считаю, что все упоминания сокровищ в древних записях на самом деле являются отсылками к цветку. Мистер Дрейк, если вы такой эксперт, каким себя выставляете, вы должны знать, что исторически белая чемерица также имела репутацию одного из ключевых ингредиентов, используемых…
— В алхимии, — закончил за него Дрейк. Он покачал головой; волны недоверия накатывали на него одна за другой. Ему просто нужно было убедиться, что он в них не захлебнётся.
— Я верю в то, что алхимики превращали неблагородные металлы в золото, не больше, чем в то, что можно вытащить кролика из шляпы, — продолжил Хенриксен. — Я думаю, что все великие алхимики просто заполучали в свои руки немного белой чемерицы и использовали её, чтобы влиять на умы окружающих, контролировать их восприятие и заставлять их верить, будто они видели то, чего на самом деле не было.
— То есть, никаких сокровищ нет? — уточнил Дрейк. — Золота нет?
— О, я уверен, что что-то там должно быть, или, по крайней мере, когда-то было, — ответил Хенриксен. — Думаю ли я, что Дедал платил своим рабочим золотом из лабиринтов? Нет. В Кноссе, я подозреваю, он платил им камнями или орехами, прежде чем понял, что будет гораздо проще просто полностью подчинить их разум и поработить их, что он, вероятно, и сделал при строительстве лабиринта Себека. Оливия со мной не согласна. Она считает, что Дедал, должно быть, накопил огромные богатства, и, возможно, она права. Но мы этого не узнаем, пока не доберёмся до центра лабиринта. Если бы её волновала только белая чемерица, она бы развернулась в тот самый миг, как мы её нашли при входе в Диюй. Но она хочет это золото.
Дрейк нахмурился.
— В то время как
