Дракон из черного стекла - Джим Чайковски
В этом смысле Рами произвел на Канте неизгладимое впечатление. Несмотря на свои вельможные замашки, он оказался способен проявить сострадание, которое сияло куда ярче его доспехов. Проходя мимо пострадавших, лежащих в шатрах, он мог мягко польстить, пошутить или пожурить, никогда не отводил взгляда, всегда был готов выслушать страждущего или опуститься у детской кроватки на колени и взять ребенка за руку. Он вроде ухитрялся найти верный подход буквально к каждому встречному, причем с искренностью, в которой не усомнился бы и самый недоверчивый и озлобленный противник императорской власти.
Может, Рами и не хотел носить корону, но он безусловно был принцем. Канте был рад называть его другом.
Сейчас Рами больше интересовал еще один их друг, с которым они расстались в Халендии.
– Есть какие-нибудь известия от Фрелля?
Канте вздохнул.
– Только то, что Азантийя, хотя там и не так уж сильно трясло, пострадала значительно сильнее. Фрелль считает, что поскольку и королевство, и империя понесли значительные потери, сейчас должен наступить период ослабления напряженности.
– А что с Элигором? Нет каких-то указаний на его нынешнее состояние?
– По-прежнему ничего. Пока что.
Тревога в глазах у Рами была вполне оправданна. Когда они сидели за решеткой в королевской темнице, Микейн упомянул, что Ифлелены изобрели какой-то способ ускорить восстановление Элигора. Это и было одной из причин, по которой Фрелль решил остаться в Халендии с Ллирой и Саймоном. Он считал, что там его талантам найдется лучшее применение. Алхимик хотел получить как можно больше сведений про гору под названием Кулак, в пределах которой Элигор спрятал свой ключ, а в библиотеках Халендии хранились самые обширные тексты, относящиеся к этой вулканической вершине.
– Кстати об алхимиках, – добавил Рами. – Этот наш новый гость, Врит, не показал себя более общительным?
– В какой-то степени. Он много чего рассказал о своих коллегах-Ифлеленах. И о том, что узнал в ходе восстановления бронзового тела Элигора. Однако скрывает он гораздо больше.
– Значит, цепи все еще требуются…
– Чем больше, тем лучше. Хотя держать его в качестве чааен-привязанного Пратика и под постоянным присмотром этого человека было хорошей мыслью. Врит вроде уже проникся в нему уважением, что может сослужить нам добрую службу.
Рами улыбнулся.
– Из вынужденных обстоятельств могут возникнуть замечательные дружеские отношения.
Канте протянул руку с седла и стукнул кулаком по колену едущего рядом принца.
– И то правда.
Рами посмотрел на стены цитадели.
– Думаю, нам лучше возвращаться. Уже поздно, а я обещал сыну и дочери посланника Каар-Саура разделить с ними трапезу. В связи с предстоящим восстановлением нам придется в значительной степени полагаться на ресурсы их земель.
– Похоже, тебя ждет долгий вечер…
– А ночь, я полагаю, будет еще длиннее. – Рами взглянул на Канте, приподняв бровь, и в глазах у него промелькнул лукавый огонек. – А то давай, присоединяйся к нам. Как говорится, лишняя пара рук облегчает работу.
Канте протянул ему ладонь.
– У меня только одна, не забывай. И когда мы вернемся, все, что нужно будет сделать этой руке, – найти ближайшую бутылку вина.
* * *
Канте удовлетворенно погрузился в горячую ванну, прогоняя из себя усталость после долгого дня. Он и вправду нашел бутылку вина, которая сейчас стояла на краю широкой ванны, питающейся водой из источника, – достаточно большой, чтобы вместить дюжину купальщиков, и даже достаточно глубокой, чтобы плавать в ней, как в бассейне.
Пар прозрачными капельками оседал на мраморных стенах и стекал со скульптур. Канте откинул голову на каменное изголовье и закрыл глаза, прислушиваясь к звону последнего колокола Вечери.
«Наконец-то…»
Когда он уже задремывал, впереди послышался какой-то неясный шорох. Вздрогнув, принц открыл глаза и выпрямился. Напротив него на краю ванны стояла закутанная в темную ткань фигура. Лицо ее тоже скрывалось за темным платком. Прошлой зимой кое-кто в таком же наряде подкрался к нему по время купания. Его одурманили, похитили и вернули в Халендию, передав в руки Микейну. Это были люди из Братства Асгии – того самого, что устроило засаду в цитадели несколько месяцев назад.
«Похоже, они нашли другой способ проникнуть сюда…»
Убийца угрожающе шагнул вперед. Сквозь ткань прорвались слова:
– По-моему, за мной должок?
Поднявшаяся к голове тонкая рука сдернула темный платок, открыв белоснежную кожу и льдисто-голубые глаза Кассты. Прежде чем Канте успел хоть что-то сказать, та же рука расстегнула крючок, и темный покров соскользнул с ее плеч на пол. Она стояла совершенно обнаженная, слегка расставив ноги и выставив вперед стройное бедро. Соблазнительные изгибы тела переходили в высокую грудь и длинную шею.
Шагнув из складок халата, Касста опустилась в ванну, тряхнув копной черных волос, заплетенных в косу, на которой опять висели пять колокольчиков, и ни один не звякнул – ни при ее появлении, ни когда она плавно погрузилась в воду.
– Крэшна, – прошептала Касста из клубов пара, напоминая, о каком долге идет речь.
Скользнув под поверхностью – серебристая вспышка под темной водой, – она вынырнула над его вытянутыми вперед ногами и возникла перед ним. Вода струилась с ее окутанного паром лица, как будто все это происходило во сне. Когда Касста приподнялась повыше, соски ее грудей коснулись его груди, а губы приблизились к его губам.
– Рисийки всегда платят свои долги…
Канте с трудом сглотнул, чтобы обрести дар речи.
– Не хочу показаться занудой, но вообще-то за тобой два долга.
Ее глаза блеснули от такой перспективы.
– Правда, в промежутке мне, скорей всего, придется слегка отдохнуть, – признался Канте.
Она многообещающе прикоснулась губами к его губам.
– Да, это уж точно…
Глава 95
Фрелль вцепился в подлокотники кресла, чтобы противостоять жгучей боли. Выступивший на лбу пот ручейками потек по лицу. Тяжело дыша сквозь стиснутые зубы, алхимик не отрывал взгляда от крошечного очага в тесной комнатке.
Маленькая мансарда располагалась прямо над свечной лавкой. Обычно здесь пахло пчелиными сотами и лавандой, аромат которых поднимался сквозь половицы от чанов с расплавленным пчелиным воском, нагревающихся внизу.
Только теперь в воздухе стоял запах обугленной человеческой кожи.
Дым от его собственной обожженной плоти клубился над табуретом, на котором покоилась его нога. Раскаленное железо плотно прижалось к ее подошве, к нежному изгибу подъема. Фрелль мог поклясться, что оно прожгло ее до самых костей.
Наконец Саймон убрал пламенеющий наконечник от плоти Фрелля, но ему все равно казалось, будто клеймо по-прежнему прижато к телу, опаляя его.
– Готово. –
