Вооружение Одиссея. Философское путешествие в мир эволюционной антропологии - Юрий Павлович Вяземский

Я буду опираться не только на отцов-основателей этологии, но на самые различные этологические свидетельства, в том числе на кино– и теледокументы. Как можно отказаться от этих пусть полупрофессиональных, обрывочных и статистически не измеренных наблюдений, когда так часто они являются единственными для нас свидетельствами, лучиками света в царстве нашего незнания? Тем более что в последние годы произошла своего рода телевизация этологии: профессиональные этологи взяли в руки телекамеры, а некоторые профессиональные телевизионщики и кинематографисты так увлеклись съемкой животных, так детально изучили их образ жизни, теоретически образовали себя, что стали настоящими зоологами и этологами, с камерой в руках дополняя, уточняя и даже опровергая нобелевских лауреатов. Как мне не доверять, например, свидетельствам телеоператора Барбары Тайак, годами снимающей павианов-анубисов? Уверен, что этой героической женщине, которая перенесла сложнейшую пластическую операцию на лице… – однажды она совершила этологическую ошибку и посмотрела одному из павианов прямо в глаза, в результате чего подверглась яростному нападению всей стаи и чудом осталась в живых… – уверен, что можно и нужно доверять такому исследователю, которая за свои ошибки расплачивается в буквальном смысле кровью.

Несколько лет на втором канале российского телевидения еженедельно выходит передача «Диалоги о животных». Ее автор и ведущий Иван Затевахин не только знакомит нас с богатейшей кино– и теледокументацией поведения животных, но снабжает ее профессиональным комментарием, приглашая в студию специалистов-зоологов. То есть они называют себя зоологами, но даже явных морфологов Иван Затевахин привлекает для того, чтобы они объяснили нам особенности поведения животных. Вокруг Затевахина, на мой взгляд, давно уже сложился квалифицированный, молодой и отважный этологический каррас, и имя «Лоренц» звучит у них на устах ничуть не реже, чем «Дарвин».

Наконец, если мы хотим исследовать движение жизни не как прогрессию форм, а как эволюцию поведения, психики, как эволюцию потребностей, обусловливающих и психику, и поведение, и сами органические формы, нам без этологии – ну просто ни шагу.

По-прежнему страшитесь Цирцеи?

II. «Моли»

§ 65

А Гермес на что? Помните, он ведь предупредил Одиссея об опасности, дал ему волшебное растение «моли», нейтрализующее колдовские цирцеины чары2.

Послушайте, мы ведь в четвертой главе перечислили основные опасности этологии (§§ 50–54) – следовательно, представляем их себе, стало быть, есть у нас надежда избежать их или, по крайней мере, знать, в каких областях мы наиболее подвержены ошибкам.

У нас с вами и «моли» имеется – потребностная теория Павла Симонова. С этим гносеологическим противоядием, как мне кажется, мы должны чувствовать себя в большей безопасности, чем те зоологи, которые потребности не учитывают. Ведь так часто животные обманывают ожидания исследователей не потому, что не могут, а потому что не хотят: нет у них потребности решать ту или иную задачу. Но как только потребность возникает, сразу становятся предприимчивыми, сообразительными, умниками и умницами, и исследователи диву даются и за голову хватаются.

«В лаборатории, – предупреждает Конрад Лоренц, – от собаки редко удается добиться выполнения столь трудной задачи, как распознавание конкретного слова, потому что у нее отсутствует необходимый для этого интерес: тут слишком мало «валентностей», как говорят зоопсихологи»3. Но когда я, скажем, сижу за столом на даче, «валентностей» этих самых, похоже, так много, что целый ряд слов оказывается для меня запрещенным. Например, если я хотя бы шепотом произнесу слово «гулять», тотчас из-под стола, с дивана, из соседней комнаты возникает заискивающе-требовательная, настороженно-бесстрашная боксерская морда, у которой на даче потребность гулять со мной доминирует чуть ли не круглосуточно и бесцеремонно попирает все прочие «валентности».

Этология, замечает Нико Тинберген, «занята не просто описанием отдельных интересных эпизодов из жизни животных. Цель ее состоит в том, чтобы возможно точнее выяснить, что «движет» животными, почему они ведут себя так, а не иначе»4. Для меня этот вопрос носит риторический характер; животными движут потребности (по всем правилам правописания тут и кавычки следует убрать), и, стало быть, целью этологии надо полагать наиболее полное и точное изучение этих потребностей и средств их удовлетворения. И лучшие из этологов так и поступают, хотя само слово «потребность» используют довольно редко, прибегая к нему лишь в том случае, когда чувствуют, что их любимые «валентности», «драйвы», «инстинкты», «паттерны» оказываются недостаточными, скорее следствиями, чем причинами.

Наше теоретическое «моли», как я надеюсь, поможет совладать и с проблемой индивидуальной вариабельности высших животных. Мы эту вариабельность благодарно учтем как показатель поступательной субъективизации потребностной сферы и вследствие этого – возрастающей индивидуальной изменчивости поведения. Сталкиваясь с ней, мы будем пытаться измерить ее спектр, чтобы по возможности установить, насколько и куда индивидуальное животное в состоянии свободно выскочить из видового эталона поведения, видовой нормы, а где его свобода ущемляется поведенческим – точнее, потребностным – «репертуаром». К сожалению, этологи до сих пор не договорились о том, что же считать «нормой». Но тут нам на помощь приходит Конрад Лоренц: «Единственная возможность определить «нормальную» структуру или функцию состоит в том, что мы утверждаем: они являются как раз такими, какие под давлением отбора должны были развиться именно в данной форме – и ни в какой иной – ради выполнения задачи сохранения вида»5. Ну, раз единственная возможность, то попробуем ею воспользоваться.

§ 66

Помните, как Гермес инструктировал Одиссея?

«Ты не подумай отречься от ложа богини: избавишь

Спутников, будешь и сам гостелюбно богинею принят.

Только потребуй, чтоб прежде она поклялася великой

Клятвой, что вредного замысла против тебя не имеет:

Иначе мужество, ею расслабленный, все ты утратишь»6.

Если перевести это наставление на научно-метафизический язык, то получится приблизительно следующее: от антропоморфизма, которого некоторые так боятся, нас никакой ормологический подход не защитит, а посему надо взять с этологии какую-то особую, «великую клятву», иначе «расслабимся» от общения с этой увлекательной наукой, утратим свое «мужество», то есть комплекс своего человеческого превосходства.

Но, господа, жить с Цирцеей и не полюбопытствовать, как это ей удается превращать людей в животных, а затем – обратно в людей? И зачем она это делала, с какой целью? И что испытывали спутники Одиссея, став натурально свиньями? – ведь человеческий рассудок им был оставлен7, и, стало быть, вновь обращенные в человеков, они могли предоставить зоологии бесценную информацию о свинячей жизни! На месте Одиссея я бы, наверное, не удержался и попросил волшебницу устроить мне цепь превращений по «лестнице существ» с гарантией, разумеется, обратного вочеловечивания, чтобы можно было затем провести сравнительный зоопсихологический анализ.

То есть клятвы мы непременно потребуем,