Морос, или Путешествие к озеру - Илья Владимирович Бояшов
Генерал Скенони лично сопроводил маленькую экспедицию до зеленой стены, однако не торопился перепоручить ее сельве. Начальник парагвайского Генштаба явно мешкал, который раз спрашивая Серебрякова, знавшего испанский не хуже Ивана Тимофеевича, о надежности карабинов и беспокоясь о прочности бурдюков. Наконец, все-таки набравшись решимости, обратился к дону Хуану:
– У меня есть особая просьба к вам от министра Риарта. Простите, но ранее не было возможности известить вас об оной.
Смущение генерала, подобно многим военным не выносившего лицедейства и потому явно не одобрявшего возложенного на него поручения, объяснилось, когда из густой, словно чернила, тени, разлитой сцепившимися между собой деревьями, навстречу Ивану Тимофеевичу и его товарищам шагнул высокий лопоухий субъект. Невозмутимость этого материализовавшегося призрака была сродни невозмутимости хорошо отобедавшего леопарда.
Человека звали Френсисом Фриманом.
Мистер Бьюи вновь философствует
За семьсот километров от куска отвоеванной у сельвы земли с теснившимися на ней казармами и флагштоком над ними, на вершине которого полоскался ветром красно-бело-голубой флаг, представитель британской фирмы с удовольствием выцедил рюмочку местного рома. Его собеседник предпочел навестить террасу «Гран Отель-дель-Парагвай» в час, когда можно было не беспокоиться о свидетелях. Асунсьонский вечер вновь не подвел – какое-то время Луис Риарт даже не различал лица англичанина, хотя тот сидел весьма близко. Мистер Бьюи не скрывал приподнятого настроения. В том, что Риарту удалось организовать за короткое время столь нужное мероприятие, он видел руку судьбы. Подданный Ее Величества, арендующий в лучшем столичном отеле целую анфиладу комнат, сегодня мог позволить себе и такую роскошь, как откровение. Когда речь зашла о Хуане Беляеве, британец заметил:
– В нашем деле, дорогой дон Луис, наиболее эффективна система управления, при которой малые мира сего даже не подозревают о том, в чьих интересах действуют…
– У дона Хуана есть веские причины для сотрудничества с моим ведомством, – со всей серьезностью откликнулся на цинизм англичанина Луис Риарт. – Он занимается географией, антропологией и буквально бредит индейцами, а кроме того, мечтает расчистить земли Чако для колонии своих соотечественников, в чем мы также заинтересованы.
– «Шелл Ойл» должна быть благодарна ему за эту совершенно бесплатную для нее услугу.
– Вряд ли Беляев об этом думает, мистер Бьюи.
– Ну и прекрасно. Разве не славно, когда чаяния больших и малых людей полностью совпадают?
– Я не вижу особой разницы между доном Хуаном и теми, кого вы называете большими людьми, мистер Бьюи. – Риарт с трудом скрывал раздражение. – Поверьте, его услуги стоят не меньше, чем ваши…
– Разница в том, дон Луис, что подобные мне и вам индивидуумы могут себе позволить попивать канью в то время, когда другие рискуют в любую минуту быть нанизанными на вертел. Для нас, находящихся здесь, в спокойном засыпающем городе, умереть – значит столкнуться с обстоятельствами, которых в девяносто девяти случаях из ста просто не может быть. Это то же самое, что оказаться раздавленным хотя бы вот тем великолепным падубом, растущим на противоположной стороне улицы: шансы, что дерево повалится, когда, попрощавшись со мной и отправившись к своему автомобилю, вы окажетесь рядом с ним, как понимаете, ничтожно малы… Иное дело – проскользнуть мимо морос.
– Что же, позвольте мне проверить правильность ваших выводов, мистер Бьюи, – сказал Риарт, поднимаясь. – Тем более что все разногласия между нами, как я понимаю, улажены…
Англичанин от души рассмеялся:
– Посидите еще немного, дон Луис. Не торопитесь. Что касается дерева, под ним можно простоять еще пятьсот лет без опасений безвременно покинуть своих близких…
– И все же, мистер Бьюи, предпочту лично убедиться в торжестве теории вероятности…
Попрощавшись, Риарт спустился, пересек мостовую и, оказавшись под деревом, невольно поднял голову; подсвеченный уличным фонарем падуб действительно был великолепен. Несколько его ветвей нависали чуть ли не над серединой улицы.
– Я прав? – крикнул англичанин с террасы.
– Несомненно, – отвечал Риарт. – Несомненно.
Курс – северо-запад
Первый день экспедиции завершился привалом в гуще кустарника, ветви которого опытные проводники нагибали, а затем связывали над головами, сооружая некое подобие шалашей. Щебетание, щелканье, хохот и бормотание попугаев, туканов, гологорлых звонарей, филидоров, листовников и прочей пернатой мелочи, то и дело мельтешащей в зарослях и разноцветными каскадами выпархивающей чуть ли не из-под ног, сменились не менее невыносимым уханьем сов и филинов. Вместе с погашенным костром погасло и зрение. Экштейн с ужасом обнаружил, что невозможно разглядеть не только что-нибудь на расстоянии вытянутой руки, но и саму руку. В ночной сельве, которая после работы лейтенанта с мачете не без основания представлялась ему чудовищем с миллионом древесных щупалец, постоянно что-то шевелилось, шуршало, трещало и чавкало. Под его гамаком расположился хор неведомых насекомых, их зудение сводило с ума. Паническое ожидание того, что к лагерю вот-вот подкрадутся твари, сравнимые разве что с персонажами «Вия», заставляло бедного Александра Георгиевича всю ночь не выпускать из рук револьвер. Но и надежность револьвера тоже вызывала тревогу: воздух, пропитанный гнилым запахом поросших грибами деревьев вперемешку со сладковатым парфюмом бесчисленных орхидей, был настолько влажным, что порох в патронах вполне мог отсыреть. Несколько примиряло с действительностью спокойствие, с которым его спутники, включая навязанного экспедиции британца, разошлись по своим растянутым между стволами постелям, а также полное равнодушие к происходившей вокруг вакханалии мулов, лишь изредка пофыркивающих в сооруженном для них из лиан и веток загоне.
В конце концов Экштейн попытался взять себя в руки и принялся восстанавливать в памяти минувший день. Незаменимым учителем для впервые попавшего в сельву лейтенанта оказался сержант Эскадо – низенький человечек с бородкой-эспаньолкой и влажными бусинами-глазками. Разведчик показал Экштейну, как нужно управляться с тесаком, чтобы к вечеру от усталости не отваливалась рука и чтобы не набить мозоли, настоятельно советовал смазывать ладони соком растения, напоминающего лопух, которое он называл сейей: любые воспаления кожи мучают здесь долго и, как правило, чрезвычайно болезненны. Этот сроднившийся с сельвой Натти Бампо безотказно готов был делиться опытом, решительно сняв эту часть забот с Ивана Тимофеевича. Беляев не возражал: сам он был занят по горло. Кроме наблюдения за движением вверенных ему людей и мулов, руководителю экспедиции приходилось постоянно возиться с линейкой, транспортиром и листами бумаги. Оказываясь рядом с Экштейном, советник Генштаба не скрывал досады:
– Ладно Скенони, человек подневольный, но Риарт-то мог бы поговорить со мной насчет еще одного участника… Какое ребячество! Он что, не понимает: я несу полную ответственность за предприятие? Теперь придется пересматривать рацион; у нас каждый сухарь на счету.
– Возможно, министр боялся, что вы ему откажете, – предположил Экштейн.
– Правильно боялся.
