Тюрьма и другие радости жизни. Очерки и стихи - Алексей Валентинович Улюкаев
Во всех локалках между тем стоят типовые сварные конструкции, сочетающие в себе различные перекладины, брусья и т. п. Штука в том, однако, что съесть-то он съест, да кто ж ему даст. Конструкции стоят, но пользоваться ими нельзя. Мало ли что…
А вот в области личной гигиены разительных контрастов нет. Зеки довольно чистоплотны и в основном одинаково чистоплотны. Все ходят в баню и стирают белье. Здесь есть три опции: можно раз в неделю сдавать нательное и постельное белье в общую стирку, можно в те же сроки сдавать его в так сказать VIP-стирку, приложив к нему в сумку стиральный порошок и плату за этот сервис — пачку сигарет, можно стирать самому — либо непосредственно в бане, либо в отрядном туалете в тазике (все это, конечно, для условий колонии, в СИЗО второго варианта нет вообще, для постельного белья — только первый, для нательного — только второй). Я методом проб и ошибок выбрал первый вариант: не только экономнее, но и проще — не надо напрягаться, договариваться, заботиться о наличии сигарет и стирального порошка. Качество стирки, конечно, отличимо на вид: после третьей стирки постельное белье из белого становится серым, а затем постепенно проходит через все 50 оттенков серого. Но серое и грязное — не одно и то же. Степень чистоты в этих вариантах примерно одинакова.
Стрижка тоже делится на обычную — под машинку, и VIP — с разными фасонными выкрутасами опять же за пачку сигарет, есть наконец вариант бритья головы, осуществляемый непосредственно в бараке. Тут я уже без проб и ошибок сразу выбрал первый вариант (под машинку), и он так мне, как говорят в тюрьме, «зашел», что я и на воле пользуюсь только им. Причем овладел навыком пользования машинкой и стригу себя сам, экономя и деньги, и время.
Зеки очень любят чистить зубы. Делают это часто и подолгу. Причем часто просто расхаживая по бараку с зубной щеткой во рту. Любят они и мыть свою посуду (то есть единственную миску, единственную ложку и единственную кружку) разными вредными химическими веществами. Забавный эпизод: в тверском СИЗО на перевалке из московского СИЗО в колонию, прослушав, как полагается, стоя, в шесть утра гимн, вдруг слышу по внутренней связи: а почему вы кружку не чистите. Говорю, да я ее уже помыл, она чистая. Динамик таким ответом остался доволен. Но через несколько минут пришел живой надзиратель и доступно объяснил, что степень чистоты здесь совершенно не важна, а нужно в течение 15 минут тщательно ее чистить под неусыпным контролем видеокамеры.
А вот лечиться зеки не любят: очень муторное и силозатратное это мероприятие. Попасть к врачу ты можешь только в определенные полчаса в день, отведенные для твоего отряда. Прийти в медчасть — только строем. И нет гарантий, что откроют калитку (дистанционно из «вагона» — дежурной части жилой зоны). Потом долго стоять в переполненном страждущими предбаннике. И за все это компенсация — таблетка. Причем то, что одна ее половина «от головы», а другая — «от живота», не фигура речи, а суровая правда жизни.
В системе ФСИН есть и специализированные учреждения — больницы, которые зеки называют только уменьшительно-ласкательно — больничка. В такой больничке в городе Торжок я в два приема отвалялся почти два месяца в 2018 году, когда у меня отнялась и зловеще почернела нога (сочетание артроза и тромбоза). Больничка лучше, чем колониальная медчасть, тем, что ты уже там и не надо мучительно пробиваться к врачу. Больничка хуже, чем колониальная медчасть, тем, что если уж пробился в медчасть, то там только медперсонал, режимников нет и можно от них чуток отдохнуть. В больничке же медперсонал перемешан с режимниками, а сила клятвы Гиппократа заметно уступает силе клятвы Молоха.
Зеки довольно франтоваты. Положняк носят в основном либо только сразу по прибытии в колонию, находясь в карантине (что обязательно по УИК) и в так называемом адаптационном отряде (что опционально — в моем случае эта опция была реализована). А затем начинается буйство экономики спроса: одежда либо подгоняется под размер и вкусы заказчика, либо создается заново. И тут в ходу такие перлы, как зимние шапки-ушанки с высокой тульей и не опускаемыми намертво пришитыми ушами, укороченные зимние куртки, кепки, сотворенные по образу и подобию бейсболок и т. п. В зеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа…
А теперь о душе. Столкновение с ужасающей реальностью, которую ты не в силах изменить и приспосабливаться к которой ты категорически не желаешь, заставляет тебя подниматься ввысь в метафизические сферы. Ты даешь оценку себе и своей жизни, подводишь промежуточные итоги, пытаешься в чем-то измениться. И единственным помощником зека на этом безумно трудном поприще является церковь. Светские институты в лучшем случае интересуются телом зека, а душе почти не остается иной возможности, кроме как приобщиться к религиозным ценностям. К тому же священнослужители активно содействуют подготовке зеков к социализации после освобождения, помогают и словом, и делом.
Традиционно в самых тяжелых жизненных ситуациях на помощь человеку приходит вера. Религиозная вера, в частности. Но вера — это то, что не может быть предметом выбора, логики, умозаключений. Credo quia absurdum est Тертуллиана прямо указывает на это. В предмет рационального познания не верят, его знают либо не знают. Вера же вне рациональности. Поэтому в ситуациях, в которых разум пасует, отказывается осветить своим светом путь к спасению, освобождению, выходу из тупика, на помощь приходит вера. Ее свет и во тьме, как сказано, светит. Она и освещает, и освящает скорбный путь, Via Dolorosa узника.
Известно, что в нацистских концлагерях, равно как и в сталинском ГУЛАГе, самыми стойкими были верующие —
