Последний шторм войны - Александр Александрович Тамоников
— Да, считаю, — кивнул немец и поднялся. — Дайте мне пистолет, и я пойду туда, вниз. Меня там могут знать в лицо и не будут опасаться. Вы нападете, когда я дам знак, и итальянцы не успеют открыть огонь.
— Зачем так?
— А затем, что они уже в гидрокостюмах и могут уйти. Этот человек, которого видел ваш солдат, одет в гидрокостюм.
— Но как они уйдут? Ведь здесь нет катеров, никаких судов, а если они с аквалангами попытаются под водой уплыть далеко от берега, то не смогут этого сделать. Насколько хватит запаса воздуха у одного человека? На час? На два? Сколько они проплывут за этот час?
— У них может быть такая техника — что-то вроде электрических подводных транспортеров. Ну? — Хофер протянул руку.
Сосновский проворчал что-то нелестное в свой адрес и, вытащив пистолет, протянул его немцу. Немец пошел в сторону, туда, где удобнее было спуститься к воде. Сосновский подозвал сержанта, старшего у автоматчиков, и велел спускаться осторожно следом, укрываясь за камнями. Атаковать, только когда раздастся выстрел. Стрелять по конечностям. На поражение стрелять только в тех, кто будет уходить по воде.
Бертольд Хофер шел по мелким камням у самой воды. Теперь он видел этот грот, в котором вполне можно разместить десяток человек и который не видно с воды и с суши. Только вот с этой части берега. Двое итальянцев, смотрели на него. Один держал наготове автомат. Оба были в гидрокостюмах, и лицо одного было знакомым. Хофер зажал правую руку с пистолетом под мышкой левой руки, как будто зажимал там рану. Он так прятал пистолет. Успеют или нет советские солдаты, было не важно. Важно было то, что эти люди были для него сейчас врагами. Теми, кто и после войны будет убивать. Это было неправильно, так воевать нельзя, воевать против мирных людей нельзя. Армия воюет с армией, и если одна капитулировала, то война заканчивается. Таковы законы войны. Но покушение на себя Хофер простить не мог. Он не говорил русским об этом случае, но когда все работы по минированию были завершены и Хофер убывал на Балтику, в него стреляли итальянцы. Он узнал об этом от солдата, который его сопровождал. Солдат случайно подслушал разговор незадолго перед отъездом. Итальянцы хотели убрать всех свидетелей минирования и не погнушались убийством старшего офицера армии союзников. Какие законы чести? Они гордятся своим командиром, аристократом, князем, а воюют как…
Хофер выстрелил в итальянца с автоматом и сразу бросился за камни. Из грота ударили сразу два автомата. Еще один пловец выбежал и, встав на одно колено, стал стрелять куда-то в сторону. Трое в черном побежали к воде. Один вскинул руки и упал, двое бросились в воду, поплыли. Вокруг запрыгали фонтанчики от пуль. Итальянцы нырнули, и было непонятно, убили их или они просто сами ушли под воду. Теперь автоматчики бежали и с другой стороны прямо по воде, падая и снова поднимаясь. Но они были далеко. Хофер вскочил и бросился к гроту, когда оттуда навстречу ему выбежали еще двое. Оба в плавательных масках и с дыхательными аппаратами на груди.
— Спинелли? — Хофер остановился. — Ренцо Спинелли? Какая встреча.
Итальянцы остановились. Матрос, стоявший рядом с командиром, держал в руках автомат, но он был сейчас опущен стволом вниз, а Хофер целился в итальянцев из пистолета. Спинелли покачал головой и улыбнулся, показывая безукоризненно белые зубы.
— Что вы делаете, Бертольд? Как это понимать?
— Снимайте снаряжение, вы остаетесь, — усмехнулся Хофер. — Нам есть о чем поговорить.
— Поговорим при следующей встрече, Хофер, — с ледяной улыбкой ответил итальянец. — Может быть, в аду!
После этих слов матрос быстро, с нечеловеческой быстротой вскинул автомат. Короткая очередь и пистолетный выстрел прозвучали почти одновременно. Матрос упал, выронив автомат в воду, а Хофер продолжал стоять, только из раны в боку у него вытекала кровь, капая на черноморские камни. Спинелли попятился, глядя немцу в глаза, потом он повернулся и пошел в воду, продолжая оглядываться. Хофер поднял руку и прицелился в спину, но в последний момент он все же опустил руку и выстрелил итальянцу в ногу. Тот упал в воду, хватаясь за простреленное бедро. Он рычал и ругался по-итальянски и по-немецки. Хофер пошатнулся, голова у него закружилась.
— Не спешите, в аду вас подождут, Спинелли, — хрипло произнес немец. Он почувствовал, что падает, но его подхватили чьи-то руки и усадили на камни, прислонив спиной к земляному откосу.
— Черт возьми, Хофер, почему вы сразу не стреляли? — Сосновский ворчал и, разрывая рубашку на немце, пытался добраться до раны в боку.
— Вопросы чести, майор, — тихо сказал он.
— Эх, Хофер, Хофер. — Сосновский прижал к ране тампон, который ему подал солдат. — Что за глупости. Не умеете воевать, так не беритесь.
— Лучше вообще не воевать, а выращивать розы, — слабо улыбнулся немец.
— А мы вам тысячу лет это твердим, бьем вас каждый раз и твердим, что лучше розы выращивать, торговать и в гости друг к другу ездить, чем воевать. А вы все пытаетесь пробовать нас на прочность. Дураки вы, Хофер, не учитесь ничему.
— Дураки, — кивнул немец. — Вас, русских, трогать нельзя. С вами лучше дружить, а не воевать.
— Что он говорит? — спросил автоматчик, подавая стерильный бинт. — Бредит?
— Умнеет! — усмехнулся Сосновский. — Вы вон того важного итальянца тоже перевяжите.
Михаил встал и посмотрел вверх на склон. К нему бежали Шелестов, Коган и Буторин. Пришлось помахать рукой, чтобы ребята поняли, что у него все хорошо. И что задание выполнено.
Теплый апрельский ветерок лениво гладил поверхность моря, оставляя на ней легкую рябь, будто невидимый художник проводил по воде серебристой кистью. Солнце, уже набравшее силу, рассыпало по волнам миллионы бликов, превращая море в живое, переливающееся полотно. У самого берега на гальку, отполированную вечным прибоем, с мягким шелестом накатывала вода, почти беззвучно целуя землю, словно боясь нарушить послевоенную тишину.
Итальянцы, еще недавно уверенные в своей безнаказанности, теперь сидели на мокрой гальке. Двое убитых лежали здесь же. Ренцо Спинелли с перевязанной ногой не смотрел ни на русских, ни на Хофера, а уставился куда-то в морскую даль. А Черное море продолжало плескаться у их ног, равнодушное к человеческим драмам. Теперь же, когда все было кончено, море снова стало мирным. Волны, как и прежде, набегали на
