Последний шторм войны - Александр Александрович Тамоников
— Мыс Херсонес, — тихо сказал итальянец. — Маяк.
— Маяк? — Сосновский насторожился. — Что там, на этом маяке? Он заминирован?
— Нет, там пульт управления радиовзрывателями. Оттуда подается сигнал.
— Где база диверсантов?
— Большего ничего не скажу, — ответил итальянец. — На моих руках крови братьев по оружию не будет. Ликвидируете последнюю опасность взрывов, и они уйдут отсюда сами. Это все, чем я могу быть вам полезен.
— Кто резидент? Тито, кто резидент в Севастополе, в Крыму? Он итальянец или немец?
— Немец, но я его не знаю. С ним общался наш командир напрямую. Наш командир называл его Шпаньяр.
Сомнения не давали покоя Когану, и он с помощью хорошего опытного фотографа сделал несколько снимков Величко и Полозова на строительной площадке. Так проще узнать человека, чем по его фотографии анфас. Могла Савченко видеть и узнать в лицо тех, кто руководил диверсионной подготовкой в Севастополе? Вполне могла видеть, работая переводчиком, если не вызывала подозрений. А она не вызывала. Вот только как Маргарите отличить, как понять, кто из немцев и итальянцев кем на самом деле является? Да и итальянцев она не особенно отличала по форме. Она у них почти не отличалась с точки зрения женщины от немецкой морской формы. Одного она узнала, потому что он говорил при ней по-итальянски. Вот и все.
— Савченко, посмотрите на эти фото. — Борис положил перед женщиной фотографии Величко и Полозова.
— Ох, — женщина нахмурилась и прикрыла рот рукой. — Где это они сфотографированы?
— Неважно. Скажите просто, вам знакомы эти люди?
— Да, я видела их, — кивнула Савченко, пересматривая фотографии. — Они предатели, работали на немцев. Мне кажется, что одно время они были засланы немцами в партизанский отряд. А потом, когда отряд уничтожили, я присутствовала при казни оставшихся в живых партизан. Эти двое застрели двух раненых партизан. Я сама видела. И еще один немец руку жал обоим. Видать, начальник какой-то немецкий.
— Вы что, этого немца видели только один раз?
— Два или три.
— Почему вы решили, что он начальник? — насторожился Коган, почувствовав, что наконец нашел кончик ниточки в воспоминаниях этой женщины, за который нужно потянуть.
— Ну его слушались все. А еще он перчатки не снимал, когда руки пожимал другим офицерам.
— Странный обычай, — пробормотал Борис. — Как-то даже неприлично с древних времен. Правила хорошего тона…
— Да шрам у него на правой руке, на кисти. Я случайно увидела. Он его и прячет. Стесняется, что ли. Я еще подумала, какой капризный. Мало ли на войне у людей шрамов. Некоторые даже гордятся ими, а этот в перчатке прячет.
— А ну-ка, — Коган достал из папки чистый лист бумаги, положил на него свою руку и обвел кисть карандашом, потом протянул его женщине, — нарисуйте на изображении руки шрам, каким вы его запомнили.
Савченко подумала, потом несколькими штрихами нарисовала широкий шрам от большого пальца через верхнюю часть кисти к запястью. Сначала широкий, потом сужающийся.
— Хорошо, — убирая рисунок, сказал Коган. — А опишите этого человека. Как он выглядел? Одевался в военную форму?
— Нет, в форме я его не видела ни разу. В гражданском костюме, иногда не в пиджаке, а в куртке. Всегда в темных очках, в шляпе или в берете на голове. Волосы носит зачесанными назад. У него еще залысины по краям лба такие глубокие. Прям до темени доходят. У нас у учителя химии в школе такие залысины были.
— А возраст, рост, худой или толстый?
— Не знаю, обычный… — пожала Савченко плечами. — Среднего роста, ничем не выделяется, если со спины смотреть. А возраст… Может, сорок лет, может, больше. Не могу сказать. В очках и не поймешь про возраст.
Шелестов стоял, наклонившись над столом, как коршун, и рассматривал фотографии бывших партизан Величко и Полозова. Тут же лежал рисунок Савченко.
— Вот тебе и база диверсантов, — сказал Коган. — Часть предателей по поддельным документам среди нас находится, а не сидит в штольнях или подвалах. Хотя немцы и итальянцы вполне могут где-то прятаться. Особенно этот «испанец».
— Да, Шпаньяр — испанец по-немецки. Наверняка работал в тридцать девятом во время путча Франко в Испании, опытный матерый разведчик и диверсант. Поговори, Боря, с Маркиным еще раз, учитывая эти новые данные. Местные оперативники тихо и без шума возьмут Величко и Полозова. Они через его начальство на стройке организуют какую-нибудь поездку этих типов, чтобы не сразу стало понятно, что они со стройплощадки исчезли. Мы же не знаем, как они со своим начальником связь поддерживают.
— Надо с маяком вопрос решать, — предложил Коган. — Если у них в резидентуре началась паника из-за провалов, они могут активизироваться. И тогда кто-то активирует пульт управления на маяке.
— Я уже отправил туда Буторина. А Сосновский поработает с Хофером. Хофер итальянца не знает, так он, по крайней мере, заявил нам. А вот знает ли Куарта Хофера, это вопрос.
Глава 9
Шелестов сидел за столом, на котором были расстелены несколько карт. Одна общая карта Крыма и несколько топографических карт отдельных территорий. Даже была туристическая карта с указанием мест археологических раскопок и следов древней эллинской культуры. Телефон на столе молчал. В пятый раз за последние несколько минут Максим посмотрел на наручные часы. «Да, я сейчас похож на великого полководца, — с усмешкой подумал он. — Приказы отданы, подразделения направлены, и я жду начала боевых действий. Вроде бы все учтено, информация получена, и решения приняты. Сейчас главное — не упустить, не вспугнуть. Тихо взять Величко с Полозовым, тихо провести операцию на маяке. Ничего, Буторин справится».
Время шло, а известий все не было. Что происходит? И тут вдруг зазвонил телефонный аппарат на столе. Шелестов устало вздохнул. Ну вот и первые известия.
— Слушаю, — сказал он в трубку и услышал в ответ голос Когана:
— Величко и Полозов исчезли, Максим! Они больше суток не появлялись на строительной площадке. Начальник участка не знает, что с ними. Не предупреждали, больными не сказались. Позавчера после обеда исчезли, в комнате общежития не показывались, не
