Курская битва. Коренной перелом в Великой Отечественной войне - Валерий Николаевич Замулин
В январе, когда ещё продолжалось уничтожение окружённых сил, войска Красной армии, овладев стратегической инициативой, перешли в масштабное наступление и к 9 февраля 1943 г. отбросили неприятеля от Волги и предгорий Кавказа до линии Мало-Архангельск – Курск – Белгород. Оставленная вермахтом территория была не только огромной, но и очень важной в экономическом отношении. Уже с середины 1942 г. к её освоению активно приступили тыловые службы армии и министерств Рейха. Вместе с тем в этот момент нависла угроза потери Донецкого угольного бассейна и Никопольских рудников, важнейших, по оценкам германских экономистов и представителей военной промышленности, для экономики воюющей Германии.
К завершению зимней кампании 1942/43 г. потери её вооружённых сил в личном составе и технике оказались очень существенными. Только с 1 октября 1942 по 31 марта 1943 г. в боях на территории СССР сухопутные соединения вермахта лишились убитыми, без вести пропавшими, ранеными и больными 1,3 млн человек, а на фронт (за этот же период) удалось направить лишь 1,1 млн человек, т. е. 84 % от убыли[177]. Кроме того, большой урон был нанесён войскам сателлитов Германии (Венгрии, Румынии, Италии, Испании), участвовавшим в боях на советско-германском фронте. За этот же период они лишились 800 000 военнослужащих[178]. На 1 апреля 1943 г. в боевых соединениях четырех германских групп армий, действовавших на Востоке, числилось 2 732 000 человек[179]. Это существенно меньше тех сил, которые перешли границу СССР 22 июня 1941 г., хотя в этот момент протяжённость фронта составляла 2100 км.
Очень большого числа танков и штурмовых орудий лишились германские подвижные соединения, сыгравшие ключевую роль в достижении побед на первом этапе войны. Напомню, в момент вторжения группировка вермахта имела у границ СССР 19 полнокровных танковых дивизий, в которых насчитывалось 3300 танков. 1 апреля 1943 г. в войсках на Востоке числилось всего 1336 танков, из которых исправных было меньше половины – 612. Причём 66 % этой бронетехники находилось в составе ГА «Юг», т. к. для проведения февральского контрудара на Украине уже тогда свободных сил (резервов) было крайне мало, поэтом Берлину пришлось использовать практически все боеспособные подвижные резервы для её усиления. А после его завершения эта техника осталась в ГА «Юг» для операции «Цитадель». В остальных же трех группах армий её было крайне мало. Например, ГА «Центр», удерживавшая самый большой участок советско-германского фронта, протяженностью более 1100 км, в этот момент располагала лишь 396 танками, из них на ходу – 181. В двух других группах остались фактически крохи: в ГА «А» числилось всего 43, в строю – 35, в ГА «Север» – 10 (7)[180].
Вместе с тем вермахт начал постепенно лишаться и ещё одного важного преимущества над Красной армией – высокой мобильности, во многом обеспечивавшей успех в боях. Так, с середины июня 1941 г. и по январь 1943 г. было потеряно более 50 % из почти 500 000 единиц колесного автотранспорта, с которыми его войска начали войну. Только на сталинградском направлении с августа 1942 по январь 1943 г. советскими войсками было уничтожено или захвачено около 75 000 автомашин[181].
С начала Второй мировой войны поражение вооружённых сил Германии на Волге стало первым такого масштаба, и оно фактически стало предтечей их провала на Курской дуге. В связи с этим её политическое руководство испытало настоящий шок. «Мы были потрясены исходом Сталинградской битвы, – вспоминал министр вооружения и военного производства А. Шпеер[182], – и поразила нас даже не столько трагическая участь солдат 6-й армии, сколько тот факт, что Гитлер, обладая такой огромной властью, не смог предотвратить катастрофу. Ведь до этого все неудачи компенсировались победами, заставлявшими сразу же забыть о понесённых потерях. На этот раз впервые ничего подобного не предвиделось»[183].
Разгром группировки Паулюса стал потрясением не только для правящей элиты Рейха, он нанес сильный удар по вере германского солдата, в котором до этого настойчиво культивировалась психология победителя. Командовавший в то время 17-м армейским корпусом ГА «Дон» (затем ГА «Юг») генерал Д. фон Хольтиц[184] писал: «Каждый вплоть до младшего офицера, даже рядовых солдат начал понимать очевидное: эту войну нельзя дальше вести такими методами. До сих пор немецкий солдат подчинялся своему командованию и его планам. Он полагался на своих начальников, верил в них и в свое превосходство над противником. Когда в Сталинграде военная удача изменила нам, эта вера у большого числа солдат и офицеров всех званий и родов войск рухнула»[185].
Восстановление утраченного потенциала вооруженных сил требовало усиленной работы промышленности и поступления дешевой рабочей силы, но и здесь возникли серьёзные проблемы. С 14 по 24 января 1943 г. в марокканском городе Касабланка прошла встреча президента США Ф. Рузвельта и премьер-министра Великобритании У. Черчилля, на которой было принято решение: усилить бомбардировку территории Германии, чтобы подорвать её экономический потенциал, оказать психологическое давление на население и тем самым добиться капитуляции. В конце января союзное командование объявило, что на данный момент воздушные операции являются для них главной формой ведения войны с Германией. Массированные удары начали наноситься и по промышленным объектам, и по жилым кварталам городов. До этого воздушные налёты на территорию Рейха проводила лишь авиация Англии и эпизодически СССР, теперь к ним подключились ВВС США.
Вместе с тем сложная ситуация сложилась и с рабочей силой. Поток трудовых ресурсов с Востока, особенно квалифицированных, так необходимых для военно-промышленного комплекса, начал иссякать уже осенью 1942 г. Советское командование уже не допускало огромных котлов, подобно тем, что были в 1941 – весной 1942 г., а с оккупированных территорий значительная часть молодежи и специалистов была вывезена в Рейх. Остались лишь те, кто обеспечивал функционирование хозяйства в тыловых районах действующей армии. По свидетельству А. Шпеера, к началу апреля 1943 г. во всех отраслях экономики дефицит составлял 2 100 000 человек[186]. Для сравнения, в течение 1943 г. в Германии было использовано до 6 300 000 пленных и иностранных рабочих[187].
В январе 1943 г., сразу за начавшимся масштабным наступлением Красной армии, резко обострилась обстановка в Северной Африке. Командующий германо-итальянской группировкой фельдмаршал Э. Роммель[188] был вынужден оставить ливийский г. Триполи и отойти на «линию Марета», проходившую вдоль границы Ливии и Туниса. Это не только существенно ухудшило положение его войск, но и нанесло болезненный удар по важным интересам и престижу Италии, она лишилась колонии в Африке.
Если даже судить только по известным заявлениям Гитлера, сделанным им на относительно большую аудиторию, то очевидно, что в это время он вполне адекватно оценивал сложившееся положение. Например, на совещании 10 января 1943 г. он заявил, что после Сталинграда «речь идет о борьбе за существование, а не о войне за овладение территорией», а 1 февраля эту мысль детализировал: «Я могу сказать одно: возможность окончания войны на Востоке по средствам наступления более не существует»[189]. И тем не менее некоторые участники тех событий утверждают, что он не мог смириться и просто уступить инициативу советской стороне. Поэтому даже после 4 февраля 1943 г., когда группировка Паулюса перестала существовать, он попытался навязать свою волю, для этого начал искать варианты проведения крупномасштабного наступления, с ограниченными целями[190].
Однако такую оценку, хотя и достаточно распространённую в зарубежной исторической литературе, нельзя считать серьезной. При принятии столь важного решения только личные желания даже такого диктатора, как Гитлер, не имели определяющего значения. На планирование летней (или зимней) кампании воюющей страны, как правило, влияние оказывали более значимые, а главное, объективные факторы. В этот момент для военно-политического руководства Германии
