«Вселить в них дух воинственный»: дискурсивно-педагогический анализ воинских уставов - Сергей Эдуардович Зверев
Помимо проявления частного почина, который признавался первой добродетелью кавалерийского начальника, от него требовалось внедрить в сознание всех своих подчиненных, что «бездеятельность и медлительность являются более тяжелыми преступлениями, чем ошибка в выборе средств и исполнения» [118, с. 10]. Эта фраза в недалеком будущем, при анализе уроков Великой войны перекочует на страницы уставов уже Красной армии.
Рядовые и унтер-офицеры должны были «иметь твердое желание беспощадно смять противника, а при ударе заколоть его»[42], но и тут сохранялась решающая роль офицеров, которым следовало первыми врубаться в неприятельские ряды.
Отечественные «Уставы полевой службы» 1901, 1904 и 1912 гг. отличаются друг от друга в деталях. Общее их достоинство заключается в том, что при описании полевой службы они уже не ограничивались вопросами обеспечения боевых действий: ведения разведки и организации охранения армии при расположении лагерем, биваком или на походе, как, например, «Устав полевой службы» 1881 года. Все эти уставы венчало крайне важное «Наставление для действия в бою отрядов всех родов оружия», которое в не столь уже далеком будущем разовьется в самостоятельные боевые уставы родов войск.
Тексты «Наставления» в уставах написаны очень лаконично, энергично и ясно; ключевые слова и самые важные места подняты курсивом. Львиная доля (77 %) из его 215 параграфов укладывается в 2–4 строки. В них чувствуется влияние суворовско-драгомировского стиля и их школы военной педагогики; цитаты из «Науки побеждать» и «Офицерской памятки» разбросаны по всему тексту, например: «Так как «всякий воин должен понимать свой маневр», то все начальники обязаны всегда знакомить своих непосредственных подчиненных с тем, что последним предстоит делать» [164, с. 2].
От управления волей солдата перешли к воспитанию в нем воли и сознательности. Воспитание волевого, инициативного, мыслящего бойца начинается с первых же положений устава: «1. В бою, как и во всяком столкновении, успех будет на стороне того, кто знает, чего хочет, и кто действует решительнее, настойчивее и сознательнее. 2. Действительным средством для поражения неприятеля служит нападение на него. Посему стремление к наступательным действиям должно быть положено в основание при всякой встрече с неприятелем. 3. Оборона имеет ту же цель – побить врага; поэтому обороняясь, надо не только отбиваться, но и наносить удары. 4. Надлежит всегда стремиться захватить почин действий, т. е. делать не то, что хочет неприятель, а заставить делать то, что нам выгодно. 5. В бою усилия всех войск должны быть направляемы к одной общей цели, и каждый до рядового включительно, должен знать эту общую цель, а равно и частные задачи, до него касающиеся. 6. Каждому начальнику предоставляется своя самостоятельность. Старший начальник вмешивается в распоряжение младшего лишь в том случае, если распоряжения последнего явно противоречат поставленной ему задаче и положению дела. 7. Намерения свои обнаруживать неприятелю по возможности позже, а приводить их в исполнение быстро и настойчиво. 8. Части войск, пущенные в бой, остаются в нем до конца; поддерживать их можно и должно, но сменять – никогда. 9. Стойкого противника можно сокрушить лишь крепким ударом в чувствительное для него место. Посему вся забота должна быть направлена к тому, чтобы быть сильнее в точке удара и в минуту удара» [164, с. 191–192].
Нельзя не обратить внимания, что требования устава почти во всех случаях сопровождаются кратким разъяснением. Все эти «посему», «т. е.», «дабы», «чтобы» обеспечивают сопричастность читателя замыслу автора, а значит, и твердое понимание, осознанное принятие и ответственное исполнение уставных положений.
Впрочем, фраза про сознательность (§ 1) из устава 1912 г. исчезла, наверно как слишком «революционная» в свете недавних событий первой русской революции; отмечалось только, что успех на стороне того, кто действует «решительнее, смелее и искуснее; кто способен проявить упорство в достижении цели» [165, с. 170]. Звучит тоже неплохо, но сознательность все же более была ориентирована на рядового, ибо искусство – удел полководцев.
Вообще, в полном соответствии с идеями М. И. Драгомирова, воспитанию воли на страницах устава уделяется значительное внимание, в особенности – воспитанию воли начальников, как главных организаторов боя. «Решение напасть на неприятеля, – говорится в уставе 1904 г., – должно быть бесповоротно и доведено до конца: в голове и сердце должно быть положено победить или погибнуть» [164, с. 211]. Но и противник на Дальнем Востоке русских ожидал достойный. Устав полевой службы японской армии гласил: «Воинский дух солдата выражается послушанием и способностью жертвовать своею жизнью; высокая доблесть воина – всегда идти вперед, невзирая на число врагов; следы пролитой в бою крови должны внушать мысль о счастье того человека, который умер, оставив по себе славу» [180, с. 72]. Восточный фатализм, помноженный на такие ценности как «честное, доблестное выполнение долга, презрение к опасности, свобода духа»[43] и культ императора, как лучше всех начальников заботящегося о солдате отца-командира, в определенной степени уравновешивал воспитывавшуюся в русской армии волю и сознательность бойцов.
В 1912 году у нас правильно предпочли избавиться от упоминаний о выборе между победой и гибелью – жертвенные традиции, берущие начало в широком распространении в отечественном воинском дискурсе пафоса героической смерти[44], и так были широко представлены на страницах устава, – возможно, под влиянием печального опыта Русско-японской войны[45]. Новая редакция этой очень яркой фразы звучала так: «Решение разбить неприятеля должно быть бесповоротно и доведено до конца. Стремление к победе должно быть в голове и сердце каждого начальника; они должны внушить эту решимость всем своим подчиненным» [165, с. 195].
От начальников «Устав полевой службы» требовал многого, особенно в редакции 1901 г., где их обязанности были выделены в особый раздел: «В трудные минуты начальник должен помнить, что нет такого положения, из которого нельзя было бы выйти с честью. И в такие минуты он не должен щадить себя, если хочет, чтобы подчиненные себя не щадили» [161, с. 155]. Лучше, наверно, об этом предмете уже и не скажешь.
Разработанное на основе «Устава полевой службы» перед началом Великой войны «Наставление для действий пехоты в бою» (1914) уточнило: «Офицеры должны подавать личный пример бодрости духа и беззаветной храбрости» [112, с. 4–5]. О сомнительной пользе беззаветности мы еще вспомним, когда будем говорить об уставах советского периода. Но само его употребление в уставных документах русской императорской армии уже свидетельствовало о
