Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Александр Николаевич Борисов

по данному поводу с Берлином. Очевидно, из Берлина ответ получился вполне удовлетворительный, так как при нашем вторичном посещении его он нам передал, что для дальнейших переговоров с нами едет из Берлина специально командированный человек. Таковой действительно приехал. Первое свидание с приехавшим состоялось на квартире у Бисмарка приблизительно в мае 1915 г. Приезжий отрекомендовался американским гражданином Джиакомини. На самом же деле в нем как по выправке, так и по произношению легко было узнать немецкого офицера. По почтительному обращению с ним майора Бисмарка можно было заключить, что он занимает видное место.

Джиакомини привез с собой целый список русских фабрик и заводов, которые ему было бы приятно уничтожить. Помимо этого списка, как первоочередную задачу он выставляет покушение (хотя бы и безрезультатное) на жизнь бывшего министра Сазонова, которого они с Бисмарком считали злейшим врагом немцев, и разрушение некоторых угольных копей в Донецком бассейне.

Джиакомини, сносно говоривший по-русски, сказал нам, что он собирается выехать в Россию, где будет руководить нашей дальнейшей работой. Литвин тут же дал ему адрес: Невский, 55 и назвал какую-то фамилию, которую я теперь не помню.

Расставшись с Джиакомини, Литвин немедленно протелеграфировал в Петроград, в Департамент полиции, данный им Джиакомини адрес и фамилию, прося немедленно посадить там филера под такой кличкой.

Вернувшись в Париж, мы спросили Департамент полиции, как нам быть дальше. В ответ получилась телеграмма о том, чтобы в Россию выехал один только я.

Приехав в Петроград, я обратился к бывшему вице-дирекгору Департамента полиции Васильеву, который меня и ознакомил с тем, что им было предпринято по этому делу.

Они под указанной Литвиным фамилией и по данному адресу посадили филера, устроили наружное наблюдение, сообщили подробные приметы Джиакомини начальникам пограничных пунктов с указанием такого на границе не задерживать, но иметь над ним неусыпное наблюдение. Из разговора с Васильевым я вынес впечатление, что он этим делом очень интересуется и, безусловно, будет рад, если удастся таким образом раскрыть несомненно существующую в России немецкую агентуру.

Ожидания наши были напрасны. Джиакомини в Россию упорно не приезжал. Прождав все сроки и еще несколько дней сверх того, мы запросили по телеграфу фон Бисмарка о причине неприезда Джиакомини. Была отправлена следующая телеграмма на французском языке: «Беспокоюсь отсутствием отца. Телеграфируйте, как быть дальше. Ральф». Для ответа были даны фамилия и адрес, данные для свидания Литвиным (Невский, 55). В ответ пришла следующая телеграмма: «Выехал. Не ждите. Дело продолжайте. Ральф».

Спустя дней пять после получения этой телеграммы произошел следующий неожиданный случай: какой-то чиновник Министерства иностранных дел, впоследствии оказавшийся душевнобольным (фамилии не помню — кажется, Шаскольский), ворвался в кабинет товарища министра иностранных дел Ператова, замахнулся на него топором и едва его не убил, но был вовремя удержан.

Этот непредвиденный нами случай мы использовали следующим образом. Нами была отправлена Бисмарку телеграмма: «Подряд взят. Пришлите управляющего в Стокгольм». Впоследствии выяснилось, что ответная телеграмма пропала в пути, но я все же выехал в Стокгольм. Здесь в германском посольстве узнал, что меня уже ждут. Вместе Джиакомини приехал другой, который мне и заявил, что Джиакомини поехать в Россию не мог по непредвиденным обстоятельствам (эти обстоятельства мне до сих пор неизвестны), что работой нашей они довольны и что нужно было бы приняться за более серьезные дела, мобилизовать для этого все силы.

Этим более серьезным делом оказалось следующее: ввиду того, что, как известно немцам, еще в 1905 г. в Черноморском флоте было революционное движение, выразившееся в памятном мятеже на броненосце «Князь Потемкин», ввиду того, что во флоте сохранился антиправительственный дух, желательным является, подняв мятеж матросов, внушить им увести судна «Мария» и «Пантелеймон» в Турцию. Мне был предоставлен целый план обеспечения личной свободы и материального благосостояния для тех офицеров и матросов, которые приняли бы участие в акте, а также указания, как поступить с сопротивляющимися, причем из этой последней категории офицеров надо бросать в воду, а матросов только связывать.

Было также предложено организовать отдельную группу, которую надлежало отправить в Архангельский порт и на Мурманскую жел. дор. В Архангельске важно было возможно больше мешать правильному сообщению пароходов, курсирующих между Архангельском, Англией и Америкой.

Замечу кстати, что это происходило в период зарождения военно-промышленных комитетов, которые были для немцев очевидной угрозой. В частности, рекомендовалось в Архангельске устраивать пожары на территории порта и по возможности портить прибывающие туда пароходы, не останавливаясь и перед взрывами таковых.

Что касается Мурманской жел. дор., то рекомендовалось всячески препятствовать постройке ее. Способы: устраивать забастовки рабочих и в крайнем случае портить механические материалы.

Приняв изложенное к сведению, я уехал в Стокгольм и на дорогу получил 30 000 фр., которые вручил вице-директору Департамента полиции Васильеву. Ездил я под именем купца Ральфа.

За весь период моего последнего пребывания в России, после свидания с Джиакомини, с мая по сентябрь 1915 г. Васильевым в курс дела был введен заведующий контрразведкой подполковник Федоров, проживавший в Петрограде.

Приехав в Петроград, я сделал Васильеву подробный доклад о своей поездке, и, обсудив с ним положение, мы пришли к тому заключению, что в ближайшем будущем ничего делать не нужно. В этом наше решение одобрено и бывшим директором Департамента полиции Брюн де Сент-Ипполитом.

Осенью 1915 г. в середине октября я выехал в Цюрих. Перед отъездом я еще раз побывал у Васильева, который уже тогда собирался выходить в отставку. Добавляю здесь, что полковник Федоров одобрил каждый наш шаг и не предпринимал сам ничего самостоятельно. Васильев посоветовал мне в дальнейшем держаться следующей тактики: самому к немецким агентам не показываться, а если кто-нибудь из них обратится ко мне, то сказать, что вследствие сильного провала в России ничего теперь сделать не удалось и что обстоятельства работы в России теперь таковы, что навряд ли можно ожидать каких-нибудь положительных результатов, причем просил в случае возникновения каких-нибудь новых предложений со стороны немцев, не принимая их, категорически от них не отказываться и о каждом отдельном предложении извещать его.

В январе 1916 г. в Цюрих приехал опять тот же Бернштейн и сказал мне, что для них представляется в данный момент очень важным прекратить производство взрывчатых веществ на Шостенском и Тульском патронных заводах. Я, руководствуясь данной инструкцией, дал уклончивый ответ, который в общих чертах сводился к тому, что в ближайшее время, по выяснении положения дел, в России ничего предпринять нельзя, а что я постараюсь навести справки. Это оттягивание шло приблизительно до марта 1916 г. В марте я получил приглашение приехать в Берн для личных переговоров по очень важному делу.