Последний шторм войны - Александр Александрович Тамоников
Хатынов действительно хорошо знал всех своих вольнонаемных работников. Наверное, он и солдат также знал всех, хотя их в батальоне охраны было 285 человек. Полковник методично и старательно рассказывал о каждом из своего списка. Всего в нем было восемь человек: плотник, два слесаря-сантехника, два электрика, маляр-штукатур и две женщины-посудомойки, по совместительству и уборщицы. Всех начальник лагеря характеризовал положительно, и это было объяснимо. Ведь иначе бы он у себя этих людей не держал. Режимный объект требует особо тщательного подбора персонала. Тут нет места разгильдяям, лодырям и пьяницам. Более того, посудомойки и плотник вообще жили на территории лагеря. Им некуда было возвращаться, их дома были разрушены во время боев, когда гитлеровцы подходили очень близко к Москве. Со слов Хатынова, доверия заслуживали все. И тем не менее кто-то должен был забрать письмо и передать его кому-то из немцев, содержащихся в лагере.
— Значит вы не верите, что кто-то из ваших вольнонаемных мог быть связан с врагом? — прямо спросил Шелестов.
Полковник нахмурился и принялся барабанить пальцами по столу, глядя на список, который держал в руках Максим. Вопрос был неприятным, а может быть, и далеко идущим, по мнению начальника лагеря. Уж он-то, проработав всю жизнь в этой системе, прекрасно знал цену ошибкам, которые, по мнению трибунала, граничили с предательством. А полковничьи погоны и прошлые заслуги в таких делах, как опять же показывал его довоенный опыт, не спасали.
— У меня не было ни малейшего повода сомневаться в ком-то из этих людей, — наконец, ответил Хатынов.
— Вот это я от вас и хотел услышать, — кивнул Шелестов. — Поступим следующим образом, Анатолий Алексеевич. Подберите нескольких наиболее толковых и исполнительных офицеров и сержантов, которым поручите незаметное, подчеркиваю, незаметное наблюдение за людьми из этого списка. А майор Сосновский пока отправится в ваше кадровое управление и досконально изучит личные дела этих вольнонаемных. Ночью я постараюсь вложить письмо в тот хитрый «контейнер» в кустах, а завтра буду сам наблюдать за вашей командой, которую вы отправите на уборку прилегающей территории за проволокой.
Оговорив все детали предстоящей операции, Шелестов вышел проводить Сосновского. Михаил остановился у машины, повернулся и, пристально поглядев в глаза Максиму, сказал:
— Мне все почему-то кажется, что ты чувствуешь какую-то неудовлетворенность или сомнение.
— Где-то мы что-то не доделываем, Миша, — отозвался Шелестов и, подняв лицо, посмотрел на ясное апрельское небо. — Тыкаемся, как слепые котята, а ведь тут все, в принципе, предельно просто.
— Я тебя понимаю, — усмехнулся Сосновский. — Мы ухватили кончик ниточки, настоящей ниточки, и очень не хочется ее оборвать. Знакомое чувство. Ну, ладно, давай рассуждать просто, так сказать, по-крестьянски. Скажи, кто из перечисленных в списке Хатынова имеет возможность не только подобрать записку, но и незаметно передать ее немецкому офицеру, которому она предназначена? Имей в виду, что я не сказал про посредника. В таких делах обычно не используют передаточное звено. Лишнее звено, лишний информированный человек в несколько раз увеличивает риск разоблачения и провала. Очень сомневаюсь, что записку сначала передадут кому-то другому, а от него она попадет уже к адресату.
— Ну если ты так ставишь вопрос, — Шелестов решительно махнул рукой, — то записку может передать любой человек из списка Хатынова. Каждый может попасть в жилую зону, в барак или во двор, в который разрешено выходить немцам, и там незаметно сунуть адресату записку. Одно маленькое «но» — попасть туда они могут лишь в случае поломки чего-то, когда требуется ремонт. Думаю, что такого случая придется ждать и день, и два, и неделю, а может, и месяц. Не гарантировано попадание «почтальона» в то место, где обитает адресат.
— Кроме… — поднял многозначительно палец Сосновский.
— Кроме посудомоек, — кивнул Шелестов. — Они почти весь день в столовой. Надо будет мне понаблюдать сегодня за всем процессом со стороны: как происходит у них тут кормление пленных, какого рода контакт между персоналом и немцами.
Чтобы не привлекать внимания, Шелестов надел солдатскую шинель с сержантскими погонами. Наблюдал за приемом пищи пленными немцами он и во время обеда, и во время ужина. Работала одна и та же, видимо, давно сложившаяся схема. Тем более что построена она была по принципу советской столовой. Пленные по очереди подходили к прилавку раздачи пищи, где повар и две его помощницы, которыми оказались как раз посудомойки Глафира Морозова и Полина Евстифеева, подавали немцам тарелку первого блюда, тарелку второго, два кусочка хлеба и стакан чая. Немцы, дождавшись, когда им нальют супа, брали свою глубокую тарелку и продвигались вдоль прилавка дальше. Здесь они получали тарелку каши, которую ставили на миску с первым блюдом, дальше брали ложку, хлеб и свой стакан с чаем. От прилавка они шли к длинным столам с лавками по бокам, где и полагалось принимать пищу. Схема не менялась, разве что во время ужина была одна тарелка, а не две. Контролеры ходили между столами, наблюдали за пленными. После окончания приема пищи отдавалась команда, и немцы вставали из-за стола, гуськом относили грязную посуду на большой стол в углу и выходили на улицу строиться. Их место занимала другая группа.
Ближе к вечеру, когда совсем стемнело, Шелестов был готов к выходу за проволоку. Ночь обещала быть темной, пасмурной. Погода снова испортилась и нагнала на небо тучи, из которых в любой момент мог пойти или снег, или дождь. Замечательная погода для секретных действий на местности. Тем более что снега на земле почти не осталось, и, значит, самое лучшее решение — это темное на темном. Пришлось облачаться в старую спецодежду, которая хранилась в кладовке, сапоги и черный ватник, даже лицо Максим испачкал грязью, чтобы оно не выдавало его в темноте.
Лагерь спал, только часовые на вышках зевали и поправляли ремни автоматов ППШ на плече. Хоть Шелестов и знал, что сегодня в его сторону не будет направлен луч прожектора, вести себя следовало все равно по-настоящему. Никто не знал, есть ли еще кто-то в лагере, кто мог следить за «почтовым ящиком».
Шелестов полз, стараясь не делать резких движений. Он подолгу лежал и прислушивался, смотрел на лагерь. Ватные штаны и фуфайка стали пропитываться грязной водой, но на это нельзя было обращать внимания. Максим дополз до кустарника и стал озираться. Если сучок с высверленным отверстием исчез, то это добавит оперативникам вопросов. Придется поломать голову о том, что делать дальше и как эту пропажу расценить. Но сучок оказался на месте. Как раз в том месте, где
