Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Александр Николаевич Борисов

полная ненависти к России и русскому престолу. Эту литературу собираются переправлять в Россию по маршруту: Англия — Индия — Персия — Грузия — Астрахань. При всем том Луковский ни одной фамилии не называл и, как полагалось в таких случаях, просил дать ему денег «для раскрытия злого умысла». Нелепость доноса была очевидна. После 14 декабря неоткуда было взяться в Англии тайному обществу, а невозможный в ту пору и выдуманный лишь большего эффекта маршрут сразу же обнаруживал мнимость предприятия Луковского. Николай, как ему ни грезился призрак революции, догадался, что его хотят обмануть и выманить деньги. На докладе по доносу Луковского он начертал резолюцию: «Все это очень неясно, нет ни одного положительного указания; во всем этом правда — только ненависть к нам англичан». Однако Николай тут же смутился — не проворонит ли он таким манером заговор — и приписал: «Впрочем, в наш век нельзя ничего оставлять без внимания».

ЛИТЕРАТОРЫ, ДИПЛОМАТЫ И ПРОЧИЕ АГЕНТЫ

Введение III Отделением тотальной цензуры, — Литераторы в роли заграничных агентов III Отделения, — К, Швейцер и Я, Толстой во главе заграничных филиалов охранки, — Охранительское и доносительское творчество Я, Толстого, — Просьба принца Наполеона о материальной поддержке, — Сотрудничество русских дипломатов с III Отделением, — Агентурная деятельность княгини Д. Ливен, — Герцен о дипломатической агентуре. — «Дипломатические» попытки III Отделения вернуть в Россию эмигрантов П, Долгорукова и И. Головина. — Специальные чиновники по особым поручениям при III Отделении, — Трактат агента Н.Кашинцева о пользе шпионства. — Агенты III Отделения в «Месяцесловах» и «Адрес-календарях». — Создание опорных пунктов Заграничной агентуры. — Иностранцы на службе в заграничной сети III Отделения. — Первые итоги работы III Отделения за границей. — Кадровые проблемы заграничной охранки. — Агент-новатор Ю. Балашевич.

III Отделение прикладывало решительные усилия к обузданию либеральной русской литературы и революционной журналистики, демократически настроенной отечественной и зарубежной прессы, против проникновения в Россию крамольных иностранных книг. Недаром любивший «шипенье пенистых бокалов» Пушкин сравнивал жженку с Бенкендорфом, «потому что она, подобно ему, имеет полицейское, усмиряющее и приводящее все в порядок влияние на желудок». Внутри страны была введена тотальная цензура. В первый же визит министра народного просвещения А. С. Шишкова к новому государю Николай распорядился составить обновленный цензурный устав взамен старого, сравнительно либерального. Окончательно цензурный устав был утвержден в 1828 году. Цензура, формально оставаясь в ведении Министерства просвещения, фактически была поставлена под контроль III Отделения. Цензоры не только должны были преследовать все казавшееся им подозрительным, но и сами становились прямыми агентами политического сыска. Литературную агентуру возглавили известные журналисты Н. И. Греч и Ф. В. Булгарин.

За границей охранка привлекала к сотрудничеству самих издателей и редакторов западных журналов и газет. Завербованные журналисты были обязаны следить за появляющимися в иностранных журналах статьями о России и опровергать ложные и неприятные правительству известия. Агентами тайной полиции стали некоторые довольно известные в ту пору литераторы: Ш. Дюран, К. Ф. Швейцер, Я. Н. Толстой. Швейцер и Толстой представляли своеобразные заграничные «филиалы» III Отделения.

Швейцер в Германии, Пруссии и Австрии выполнял поручения Бенкендорфа, связанные преимущественно с «обузданием излишнего либерализма западноевропейской прессы». Яков Толстой во Франции стал наиболее ценным приобретением охранки. Друг молодого А. С. Пушкина, участник собраний «Зеленой лампы», член Союза благоденствия, человек образованный, наблюдательный и умный, Толстой оказался самым плодовитым агентом-литератором.

В момент выступления декабристов на Сенатской площади Я. Н. Толстой находился за границей. Он решил не возвращаться в Россию после подавления декабрьского восстания, но вдруг вскоре принялся вымаливать у царя прощение и каяться в вольнодумстве юных лет. Его простили, завербовав. Теперь, сидя в Париже, Толстой составлял для А. X. Бенкендорфа, а затем для А. Ф. Орлова Доклады «6 состоянии умов» западного общества и защищал николаевскую Россию своими публикациями в различных журналах. Известны его статьи, восхвалявшие царскую политику. Толстой, в частности, распространял в европейской печати опровержения на книгу маркиза де Кюстина «Россия в 1839 году», содержащую резкую критику николаевского режима и многократно переиздаваемую в Европе. Французский литератор-монархист по личному приглашению императора Николая I посетил Россию и описал ее как страну варваров и рабов, государство всеобщего страха и бюрократической тирании.

Кроме того, Толстой представлял III Отделению сведения о русских эмигрантах и вообще «обо всем, касающемся до высшей политики Европы». Он вращался в соответствующем ему кругу. В министерские кабинеты его не пускали, но зато с ним говорили о вещах, о которых с дипломатом говорить не станут. Кроме того, он лучше видел настроения улицы, чем не высовывавшие носа из русского посольства дипломаты. Донесения Толстого были ярки и колоритны. Это своего рода «записки очевидца» о февральской революции во Франции. В предвидении грядущих политических событий он проявлял незаурядную прозорливость. «Все крупные города, — размышлял этот агент-литератор в одном из донесений 1848 года, — в которых правительство имело неосторожность допускать открытие многочисленных фабрик, являются, особенно в дни, когда работа не производится, ареной шумных сборищ, обычно предшествующих бунтам. Вообще фабричные рабочие составляют самую беспокойную и самую безнравственную часть городского населения…»

В Петербурге узнали о демонстрации 15 мая в Париже и получили ее самое яркое и подробное описание от того же Якова Толстого. По его донесениям в российской столице могли изо дня в день следить за подготовкой июньских дней, и самые эти дни дали еще одну яркую страницу в писаниях «собственного корреспондента» николаевской тайной полиции.

«В моей последней депеше, — писал 19 октября 1848 года Яков Толстой на французском языке — конечно, агенты III Отделения, если они оперировали за границей, тоже обязаны были пользоваться „дипломатическим диалектом", — я обращал внимание на многочисленные шансы Луи Бонапарта сделаться президентом республики. Это предвидение оправдывается все более и более с каждым днем, и сегодня относительно его успеха нет никаких сомнений. Одно особенное обстоятельство дало мне возможность собрать сведения насчет намерений принца Луи Наполеона в этом отношении. «Юдин из моих английских друзей, м-р Форбс Кемпбелль, Человек выдающегося ума, мой близкий приятель в течение уже нескольких лет, приехал на три дня в Париж, он сотрудничает в „Таймсе", „Морнинг Кроникль" и других газетах и имел случай оказать большие услуги Дуй Бонапарту, когда тот жил в Англии. Он знаком также с г. Тьером, так как перевел на английский язык книгу Тьера о „Консульстве и Империи". В течение трех дней, которые г. Кемпбелль провел в Париже, 16/28, 77/29, 18/30 октября, он каждое утро в 11 часов отправлялся к принцу Луи и оставался у него часа два; потом он отправлялся к г. Тьеру и