Влияние морской силы на историю - Альфред Тайер Мэхэн

имела такой флот в 1688 году, но он «высох и исчез», подобно листу в огне. Морская сила Англии не сводилась также и к одной только процветавшей торговле; в начале эпохи, что следовала за рассматриваемой нами теперь, торговля Франции приобрела почтенные размеры, но первое дуновение войны смело с морей ее торговый флот, подобно тому как некогда флот Кромвеля смел с морей флот Голландии. Лишь соединением тщательно взлелеянных двух названных элементов достигла Англия морской силы, несравненно превосходившей силу других государств; это превосходство прочно устанавливается и резко выделяется со времени войны за Испанское наследство. До этой войны Англия была одной из морских держав; после нее она сделалась морской державой, не имеющей соперника. Своей силой она владела в одиночку, не разделяя ее с другом и не стесняемая врагом. Она сама была богата и при своем обладании морем и при обширном мореходстве так хорошо держала в руках источники благосостояния, что вовсе не возникало опасности чьего-либо соперничества на океане. То есть приобретения морской силы и богатства были не только велики, но и прочны, ибо источники их всецело находились в ее руках; тогда как приобретения других государств были не только ниже по степени, но и слабее по роду, потому что зависели более или менее от доброй воли других народов.

Может быть, подумают, что мы приписываем одной только морской силе величие и богатство какого бы то ни было государства; конечно, это не так. Надлежащее использование моря и господство на нем составляют вместе одно звено цепи обмана, которым накопляется богатство. Но это звено – центральное, владеющий им как бы налагает контрибуцию на другие нации в свою пользу; оно – как ясно история, кажется, показывает – вернее всех других привлекает богатства. К Англии господство на море и пользование им, похоже, пришли естественно, из стечения многих обстоятельств; кроме того, годы, непосредственно предшествовавшие войне за Испанское наследство, ознаменовались рядом финансовых мер, охарактеризованных Маколеем как «глубокие и прочные основания, на которых должно было воздвигнуться самое гигантское здание коммерческого благосостояния, какое только видел когда-либо мир». Могут спросить, разве дух народа, склонный к торговле и развитый ею, не облегчает принятия таких мер; разве эти последние, по крайней мере частично, не возникают из морской силы нации и не помогают ей? Как бы то ни было, не будем отворачиваться от того факта, что на противоположном берегу Канала существует нация, стоявшая впереди английской; нация, особенно хорошо обставленная по своему положению и ресурсам для обеспечения военного и коммерческого господства на море. Положение Франции имеет ту особенность, что из всех великих держав она одна имела свободный выбор: другие державы в вопросе расширения своих границ были более или менее привязаны главным образом к земле или главным образом к морю; Франция же, при обширной сухопутной границе, имела берег, омываемый тремя морями. В 1672 году она решительно ступила на путь территориального распространения раздвижением сухопутных границ. Тогда минуло уже двенадцать лет с тех пор, как Кольбер управлял финансами страны и из состояния ужасного расстройства так поправил их, что доход короля Франции более чем вдвое превышал доход короля Англии. В те дни Франция выдавала субсидии Европе; но планы и надежды Кольбера на будущее Франции основывались на создании могущества на море. Война с Голландией задержала осуществление этих планов, поступательное движение по пути к благосостоянию прекратилось, и нация, отрезанная от внешнего мира, как бы замкнулась в самой себе. Без сомнения, многие причины работали вместе для бедственного результата, отметившего конец правления Людовика XIV: это и непрерывные войны, и дурное управление в последнюю половину этого периода, и постоянная чрезмерная расточительность. Но сама Франция ни разу не подвергалась вторжению; война, за немногими исключениями, велась за ее пределами; внутренняя промышленность мало страдала от прямых враждебных действий. В этих отношениях обстоятельства благоприятствовали ей почти так же, как Англии, если не более, чем другим неприятелям. Чем же объяснить такое различие в результатах? Почему Франция была угнетена и истощена, тогда как Англия ликовала и процветала? Почему Англия продиктовала, а Франция приняла условия мира? Причина, очевидно, заключалась в различии богатства и кредита. Франция сопротивлялась одна против многих врагов, поднятых и ободрявшихся английскими субсидиями. Лорд-казначей Англии в письме к Мальборо в 1706 году писал: «Хотя земледелие и промышленность как Англии, так и Голландии несут чрезвычайное бремя, тем не менее кредит обеих продолжает быть хорошим, тогда как финансы Франции настолько истощены, что она вынуждена давать двадцать и двадцать пять процентов на стоимость каждого пенни, посылаемого за пределы королевства, если только не посылает его прямиком в монете».

В 1712 году издержки Франции равнялись 240 000 000 франков, тогда как налоги приносили только 113 000 000 валового дохода, из которых, за вычетом убытков и необходимых расходов, поступило в казначейство всего 37 000 000 франков; дефицит старались покрыть займом в счет будущих годов и рядом хитроумных операций, которые нелегко назвать или даже понять. «Летом 1715 года (через два года после заключения мира) казалось, что положение не может сделаться хуже – не было ни общественного, ни частного кредита, государство не имело более дохода, незаложенные еще статьи дохода должны были идти на покрытие займов; ни труд, ни потребление не оживлялись за недостатком денежного обращения, на развалинах общества царило ростовщичество. Попеременные повышения и понижения цен на съестные припасы окончательно истощили народ. В среде его и даже в среде армии вспыхивали ”голодные“ бунты, фабрики разорялись или прекращали работу, нищие осаждали города. Поля были покинуты и оставались невозделанными за недостатком инструментов, удобрений и живого инвентаря, дома разрушались… Монархическая Франция, казалось, готова испустить последний дух вместе со своим престарелым королем»[117].

Так обстояли дела во Франции, при населении в девятнадцать миллионов человек, тогда как на всех Британских островах насчитывалось всего восемь миллионов человек. Французская земля гораздо плодороднее и производительнее английской, что немаловажно для периода до великой эпохи угля и железа. «В противоположность этому, огромные суммы, одобренные парламентом в Англии в 1710 году, глубоко поразили Францию, потому что, когда ее кредит был низок или даже совсем потерян, наш достиг своего верхнего предела». В ходе той же войны «проявился тот могучий дух предприимчивости среди наших коммерсантов, который сделал их способными исполнять все планы с энергией, поддерживавшей постоянное обращение денег в королевстве и так ободрявшей все мануфактуры, что о тех временах остается благодарное воспоминание в менее счастливые дни». «Из договора с Португалией мы извлекли огромные выгоды… Португальцы начали чувствовать