«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах - Антон Юрьевич Фомин
Газета начала выходить с 1 января 1906 г. В редакционной статье, помещенной в первом номере «Военного голоса», была отчетливо отражена «программа» издания: «Чтобы голос армии и флота был услышан, основывается наша газета. Не останавливаясь на частностях, редакция “Военного голоса” теперь же считает нужным заявить, что она будет стремиться к согласованию предстоящих военных реформ с возвещенными Высочайшим Манифестом 17 октября 1905 года “незыблемыми” принципами нового государственного устройства России», поскольку «Было бы пагубным заблуждением думать, что это великое ответственное дело (реформирование вооруженных сил. – А. Ф.) может быть совершено теми же приемами, теми же путями и средствами, которыми оно вершилось до сих пор и которые привели наши военные силы к Мукдену и Цусиме с одной стороны, к Владивостоку, Кронштадту, Севастополю – с другой»[25].
Как видим, в первом же материале новой военной газеты было сделано значимое политическое заявление. По мнению редакции «Военного голоса», успешные реформы в армии были возможны только при условии перестроения всей государственной жизни России на «новых (следует понимать, конституционных. – А. Ф.) началах». Давняя аксиома либерального движения, согласно которой никакие современные и «прогрессивные» явления государственной жизни невозможны при сохранении бесконтрольного произвола властей предержащих, была воспринята и частью военной среды.
Вполне ожидаемо «Военный голос» был категорически не согласен с попытками объяснить поражения русской армии исключительно (или в первую очередь) ошибками и полководческой бездарностью генерала Куропаткина[26]. В одном из первых номеров обозреватель «Военного голоса» вступил в заочный спор с (к тому времени уже покойным) видным российским военным теоретиком рубежа XIX–XX вв. генералом М.И. Драгомировым. Поводом стала посмертная публикация в газете «Молва» письма Драгомирова, в котором действия Куропаткина подвергались уничижительной критике. Драгомиров полагал, что итоги войны могли быть совершенно иными в случае своевременного смещения незадачливого главнокомандующего, которое бы непременно произошло, «если бы наша печать во время злополучной Русско-японской войны не находилась под гнетом невежественной военной цензуры, не допускавшей самой скромной критики». «Военный голос» же решительно отметал версию о том, что замена Куропаткина могла привести к перелому в войне. Настаивая на положении о принципиальной невозможности преодолеть издержки порочной системы путем отдельных удачных кадровых решений, «Военный голос» видел дополнительное ее подтверждение в том, что Драгомиров строго-настрого запретил публиковать это письмо при своей жизни: «И если хорошенько вникнуть в ужасный смысл этих слов, сказанных человеком независимым и обладавшим известным гражданским мужеством, то последствия нашего старого режима станут понятными. И тогда может меньше нам придется сваливать на одного Куропаткина» (3 января).
В 1908 г. участник Русско-японской войны, вышедший к тому моменту в отставку генерал-майор К.И. Дружинин, подготовил предназначавшуюся Комиссии Государственной обороны Государственной думы пространную записку «О главнейших несовершенствах и недочетах нашей армии». Во вступлении к записке Дружинин обратился к метафоре войны как экзамена для государства и состязания между народами, победу в котором одерживает тот, кто обладает более совершенным (в самом широком смысле) государственным устройством: «Война есть экзамен государственного строя, а потому государство с неудовлетворительной подготовкой своего государственного строя не может выдержать экзамен, т. е. должно проиграть войну в борьбе с более или менее равным по культуре, средствам и силам другим государством, обладающим более совершенным государственным строем»[27]. Далее Дружинин отчетливо сформулировал витавшее в воздухе заключение о том, что внутренние проблемы России стали основной причиной ее неудачи на Дальнем Востоке, и только внутреннее перерождение страны может спасти ее от новых поражений, гарантировать ее положение на международной арене: «Исходя их этого положения можно прийти к заключению, что в проигрыше кампании 1904–1905 гг. виновата не русская армия, а вся Россия, и ждать в будущем для нашего отечества возможности побеждать внешних врагов можно только при условии усовершенствования нашего государственного строя: тогда усовершенствуется сама собой и наша вооруженная сила; если же наш государственный строй безнадежен, то не стоит и думать о совершенствовании нашей армии»[28].
В суждениях, высказанных Дружининым, не было ничего оригинального. Многие участники войны на Дальнем Востоке и военные интеллектуалы аналогичным образом оценивали поражение России, полагая, что не только российские вооруженные силы, но сама страна со всеми ее порядками, государственными и общественными учреждениями не выдержала этот важнейший «экзамен». «Мы проиграли ее (войну. – А.Ф.), потому что не могли выиграть, а виноваты в этом мы, то есть поголовно вся Россия. Выигрывает в войне обыкновенно та сторона, в которой сильнее государственность. Японцы безусловно сильнее нас в развитии идеи государственности, в глубоком убеждении правоты и возможного совершенства своего государственного строя», – словно повторял Дружинина другой автор популярного журнала для военных[29].
Такая риторическая формула, перекладывавшая вину с армии и флота на всю страну, как будто позволяла военным уйти от ответственности за свои неудачные действия. Раз виноваты все, значит, не виноват никто в отдельности. После Русско-японской войны своего рода чемпионом по самооправданию и отрицанию личной ответственности был бывший главнокомандующий всеми силами, действовавшими на Дальнем Востоке, генерал А.Н. Куропаткин. Будучи одним из главных антигероев японской войны, Куропаткин посвятил изучению ее итогов объемные тома сочинений, в которых командующий неизменно изображался заложником неблагоприятных обстоятельств: отчасти географических, отчасти исторических, отчасти субъективно обусловленных действиями других лиц – его подчиненных, предшественников на посту военного министра, глав других правительственных ведомств и т. д.[30]
В глазах публики А.Н. Куропаткин нес двойную ответственность за поражение России в войне на Дальнем Востоке – как незадачливый полководец и как министр, в течение шести лет (с 1898 по 1904 г.) руководивший военным ведомством империи. Поэтому в своих послевоенных трудах генерал стремился доказать, что разрабатываемые им на посту военного министра планы по укреплению армии систематически откладывались и не выполнялись в полном объеме из-за постоянной нехватки финансирования. По его мнению, хроническое недофинансирование нужд военного ведомства было вызвано не столько объективными возможностями государственной казны, сколько чересчур жесткой бюджетной политикой Министерства финансов, боровшегося с увеличением военных расходов[31]. Кроме того, Куропаткин считал, что его предостережения относительно неготовности армии к войне на столь удаленном от ее основных баз снабжения театре и возросшей силы Японии недостаточно учитывались при формировании дальневосточной политики России[32]. Вдобавок генерал Куропаткин утверждал, что, несмотря на все тщательно проанализированные им обстоятельства, Россия даже после Мукдена и Цусимы все-таки была способна одержать конечную победу над Японией, если бы ей хватило политической воли для продолжения войны[33].
Это смелое предположение основывалось на том, что, по мнению генерала, последовавшая за
