Лекарь Империи 6 - Александр Лиманский
В кабинете повисла тишина.
Шаповалов и Артем молча переваривали информацию. Я видел, как они снова и снова пробегают глазами по анализам, сопоставляя их с моими словами.
На их лицах скепсис медленно, но верно сменялся сначала глубоким удивлением, а затем — неохотным, почти вынужденным признанием моей правоты.
— Черт… — наконец пробормотал Шаповалов, откладывая бумаги. — А ведь и правда… все сходится. Как по учебнику. Невероятно.
Артем, как всегда, мыслил с точки зрения практика.
— Но если это так… то вся наша предыдущая терапия была бессмысленной. Гормоны в одиночку тут не справятся. Нам нужны цитостатики? Жесткая иммуносупрессия?
Он посмотрел на меня, и в его взгляде больше не было сомнений — только вопрос «что дальше?». Я одержал интеллектуальную победу. Теперь нужно было переходить к действиям.
— Именно, — кивнул я. — Нам нужна тяжелая артиллерия. Цитостатики, плазмаферез для очистки крови от аутоантител. И начинать нужно немедленно. Завтра утром он должен быть в сознании.
Артем задумчиво пролистывал стопку анализов, его лоб прорезала глубокая складка.
— Но для стопроцентного подтверждения нужна биопсия, — произнес он, наконец. — Почки или легкого. И лечение… Илья, это же цитостатики. Тяжелая химия. Циклофосфамид, азатиоприн… Мы убьем его иммунитет к чертовой матери.
Я не мог с ним не согласиться.
Артем прав. Это не витаминки.
Это тяжелая артиллерия, которая бьет по площадям, без разбора уничтожая и взбесившиеся иммунные клетки, и здоровые, делящиеся.
Риск сепсиса, оппортунистических инфекций, да чего угодно, взлетает до небес. Но альтернатива — мучительная смерть от тотального васкулита в течение нескольких недель. Выбор, как по мне, очевиден.
— Именно, — кивнул я. — Плюс пульс-терапия кортикостероидами для подавления острого воспаления. Но есть проблема. Пока мы будем ждать результаты биопсии — а это минимум три дня в лучшем случае, с учетом нашей лаборатории — этот системный пожар может вызвать необратимые повреждения. Инсульт из-за васкулита сосудов мозга. Инфаркт миокарда. Перфорация стенки кишечника с массивным кровотечением. Отказ надпочечников. Что угодно. Мы играем в русскую рулетку, где в барабане пять патронов из шести.
— И что ты предлагаешь? — Шаповалов сцепил пальцы в замок, его взгляд стал жестким и внимательным.
Сейчас. Сейчас будет самое сложное.
Не просто предложить агрессивное лечение, а предложить чистое, концентрированное безумие с точки зрения любого нормального лекаря.
— Начать лечение немедленно. Сегодня ночью. А чтобы защитить его нервную систему от дальнейшей атаки и стабилизировать клеточные мембраны, я хочу использовать «Эгиду-семь».
В кабинете повисла звенящая тишина.
Она была настолько плотной, что я услышал, как пластиковая ручка, выпав из ослабевших пальцев Артема, со стуком ударилась об пол. Шаповалов, до этого сидевший ссутулившись, медленно выпрямился, его лицо окаменело.
— «Эгиду»? — переспросил он так тихо, что это прозвучало громче крика. — Разумовский, ты предлагаешь использовать алхимический нейроблокатор четвертого порядка? Это же почти боевое заклинание, запечатанное в ампулу! Его используют в редких случаях!
Он знает. Конечно, он знает.
Мастер старой школы, он наверняка читал о нем в закрытых отчетах Гильдии. Он прекрасно понимает, что именно я предлагаю.
— Верно, — подтвердил я, не отводя взгляда.
— Зачем такие крайности? — Шаповалов нахмурился, в его голосе прозвучало откровенное недоумение. — Пациент медикаментозно успокоен. Он стабилен. Мы никуда не спешим.
Я откинулся на спинку стула и посмотрел ему прямо в глаза, переводя разговор из плоскости медицины в плоскость политики и… справедливости.
— Мы-то не спешим. А вот полиция — очень даже. Капитан Громов ждет признательные показания. Без них все наше дело по Ашоту развалится.
Шаповалов несколько секунд молчал, сопоставляя факты.
— И при чем тут «Эгида»?
На моем лице появилась холодная, хищная усмешка.
— Побочный эффект, Мастер Шаповалов, хоть и выглядит жутко, но он полностью контролируемый и обратимый, — детально и хладнокровно объяснил я, видя, что они готовы слушать. — Препарат действует ровно восемь часов, плюс-минус тридцать минут, потом метаболизируется печенью и выводится без последствий.
Шаповалов смотрел на меня, не мигая, и я видел, как в его умных, усталых глазах медленно складывается мозаика. В них разгоралось шокированное понимание.
— Ты хочешь… — начал он, но осекся.
— Я хочу стабилизировать его центральную нервную систему перед началом агрессивной иммуносупрессивной терапии, — закончил я его мысль, формулируя ее в рамках безупречного медицинского протокола. — А тот факт, что в процессе этой стабилизации он окажется в состоянии полной беспомощности и будет вынужден выслушать некоторые неприятные для себя вещи, — это всего лишь… терапевтический аспект. Полностью легальный и медицински обоснованный рычаг давления.
— Ого! — мысленно присвистнул Фырк. — Двуногий, да ты не просто лекарь, ты стратег уровня «Бог»! Использовать побочку как инструмент для допроса под видом лечения — это же гениально! Цинично, но гениально!
Шаповалов молчал долгих десять секунд, обдумывая услышанное. На его лице отражалась целая гамма эмоций: шок, недоверие, затем мрачное, почти брезгливое уважение.
— Нормально, — наконец выдохнул он. — На грани. Но нормально. С точки зрения здоровья мы ему не вредим, а то что он немного испугается, так ему это даже на пользу пойдет. Вон какой переполох его люди в больнице устроили.
— Да, всё в рамках протокола и медицинской этики, — спокойно добавил я. — Препарат показан при его состоянии для предотвращения неврологических осложнений васкулита. А то, что у него есть такая специфическая побочка, — не моя вина. Я просто использую все доступные инструменты для комплексного лечения пациента.
Я превращал лекарство в оружие. И часть меня прекрасно понимала, насколько это скользкий и опасный путь.
Шаповалов медленно встал и прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Затем остановился у двери.
— Как знаешь, Разумовский. Ты лечащий лекарь, тебе и принимать решение. Я в это лезть не буду.
Он уже взялся за ручку двери, но обернулся и добавил:
— Но с диагнозом — поздравляю. Блестящая работа. Такого я еще не видел.
Дверь за Шаповаловым тихо закрылась, оставив нас с Артемом вдвоем. Я ожидал от него вопросов, сомнений, может быть, даже упреков. Но Артем молчал, задумчиво глядя на стол. Затем он медленно поднял на меня глаза, и я увидел в них не страх или осуждение, а что-то совсем другое. Странную смесь восхищения и азарта.
— Илья… — начал он тихо, но в его голосе звенел металл. — А ведь это гениально.
Я удивленно
