Моя императрица - Николай Павлович Иванников

— Говори, не бойся. Что там появилось такое, о чем ты никому не рассказываешь?

— А ты не будешь смеяться? — отчего-то шепотом спросила Санечка.

— Да нет, что ты! Когда же я над тобой смеялся?

— Тогда смотри…

И она поднесла к моему лицу раскрытую ладонь. Сначала я и не понял, что она хочет мне показать, и пытался рассмотреть что-нибудь на ее ладошке — маленькой, розовой, с паутинкой линий, по которой гадалки могли бы предсказать ей судьбу. Но ничего на этой ладошке не было, и тогда я взглянул на Санечку вопросительно.

— Что? Я не понимаю.

— Тш-ш! — ответила она. — Сейчас… Смотри…

— Да куда смотреть-то!

— Тш-ш-ш-ш!

И тут я увидел, как на ее ладошке вспыхивает крошечная желтая точка. И тут же начинает разрастаться, дрожа и колыхаясь, как огонек на кончике фитиля свечного огарка. Но он не затухал, а наоборот — набухал, набирал силу, пучился. Сначала стал с голубиное яйца, затем с куриное, и уже через полминуты над ладошкой у Санечке полыхал огненный шар размером с человеческую голову.

Это не был безобидный «лунный маяк», способный лишь осветить путь мирному страннику, нет! Это была самая настоящая «комета гнева» — боевой заряд очень плотно сжатой высокотемпературной плазмы, предназначенной для того, чтобы жечь и убивать, убивать и жечь. Придумать «комете гнева» другое предназначение было сложно, а управлять ей без риска спалить самого себя и окружающих — и того сложнее.

И потому моим первым желанием было отпрянуть самому и одернуть вслед за собой Санечку, чтобы «комета гнева» осталась висеть там, где висела, без всякий связи со своим создателем. Возможно, она еще не успела накопить боевую массу, и тогда был шанс, что ее энергия начнет медленно истекать в окружающее пространство. Воздух вокруг нее нагреется, и может быть, даже трава повянет в радиусе пары саженей, но мгновенного разрыва «кометы» не произойдет. И дом наш останется цел, как, собственно, и мы сами.

Но я остался стоять на месте, потому что Санечка вдруг улыбнулась и сказала:

— Не бойся, он послушный, он ничего тебе не сделает.

— Она… — машинально поправил я сестру.

— Что? Почему?

— Это не «он», это «она». У магов ее называют «комета гнева», и если ты не сможешь с ней совладать, то она легко разнесет все Светозары в пыль.

— Правда? — искренне удивилась Санечка.

— Истинный крест! Бывали такие случаи. Сам я, конечно, не видел, но мне граф Петр Андреевич о них рассказывал.

— Странно, — сказала Санечка. Она легонько подбросила «комету» вверх, перехватила ее пальцами второй руки и опустила почти к самой земле. Удивительно, но «комета гнева» ей беспрекословно подчинялась, хотя я слышал, что без длительного обучения и ряда врожденных навыков управлять ею не так-то просто. — Раньше я называла его «уголек», но коль уж это девочка, то буду называть «кометой». Так даже красивее… «Комета», тебе нравится твое новое имя? — спросила она у шара смертельной плазмы.

Разумеется, «комета» ей не ответила. Он висела над травой, но не опаляла ее, та даже не пожухла. По какой-то неведомой причине «комета» не выпускала наружу свою необузданную энергию, удерживала волну жара в себе, где-то в самой своей сердцевине, а внешняя же ее поверхность лишь слегка истекала теплом.

Я осторожно приблизился и провел рукой над огненным шаром. Идущий от него жар ощущался, но был вполне терпим, и только когда я приблизил ладонь на расстояние менее двух дюймов к пузырящейся поверхности, то почувствовал, что опускать руку еще ниже уже опасно. И поторопился ее одернуть.

— Как ты это делаешь? — спросил я, едва дыша.

— Что именно, Алешенька? — не поняла Санечка.

— Как ты научилась ею управлять?

— Не знаю… Я ничему не училась, я просто чувствую ее. Словно она — это часть меня, как рука или нога, например. Ведь когда мне нужно сделать шаг или взять в руку ложку, я не раздумываю, как нужно это делать, я просто шагаю или беру. Это очень просто.

— А ты можешь сделать так, чтобы она сейчас исчезла? Не взорвалась и не сожгла здесь все к чертовой бабушке, а просто исчезла без следа?

Я говорил очень медленно и проникновенно, чтобы у Санечки не возникло желания произвести какие-то необдуманные действия, которые могли бы привести к взрыву «кометы». Но Санечка вела себя так, словно иметь дело с «кометами гнева» было для нее привычно и даже буднично. Могло показаться, что она целыми днями только тем и занималась, что создавала новые «кометы», игралась с ними, а затем развеивала их, не позволяя произвести никаких разрушений.

Она покрутила пальцами над «кометой» и, к моему большому удивлению, та сразу же с тихим свистом принялась сдуваться, стремительно уменьшившись в размерах, пока не превратилась в светящуюся желтым искорку, зависшую над землей. А потом и эта искорка потухла, даже дымки от нее не осталось. Трава в том месте, где она только что висела, немного пожухла, а вокруг кольцом выпала роса.

— Вот и все, — сказала Санечка, дунув на ладошку. — Я зимой этому научилась, когда на санках с Лысой горы каталась. У меня руки сильно замерзли тогда, и я подумала, что был бы хорошо развести костер. Даже представила себе, как он горит, как дрова трещат, как дымом пахнет… А потом почувствовала, что у меня ладошка на правой руке стала горячей. Я посмотрела на нее и увидела, как над ней начинает разгораться маленький «уголек». Тогда я не знала еще, что это не «уголек», а «комета».

— «Комета гнева», — поправил я.

— Не знала, что это «комета гнева», — кивнула Санечка. — Сначала я испугалась, хотела убежать, но «комета» плыла за мной по воздуху и не причиняла никакого вреда. Она очень послушная и добрая!

Добрая… Святая простота. Просто Санечка ничего не слышала о тех случаях, когда подобными «кометами» разрушали крепости и выжигали дотла целые поселения вместе и всеми жителями.

— Никогда никому не показывай свои «кометы», — сказал я нравоучительно. — И больше не призывай их. В любой момент это может стать опасным, какой бы доброй она тебе сейчас не казалась. Обещай мне это, Сань. Слышишь⁈