Моя императрица - Николай Павлович Иванников
— Мне было бы приятно, Катерина Алексеевна, нынче вечером составить с вами приватную беседу, — продолжала матушка. — Поговорить, так сказать, тет-а-тет. Как вы отнесетесь к небольшой прогулке по моим владениям? У нас есть просто замечательные места!
— Я не возражаю, — просто ответила Катерина. — И какова же будет тема нашей беседы?
— Ну-у, это будет разговор личного плана, — несколько уклончиво ответила матушка. — А сейчас я все же хотела бы напомнить вам об утопленнице. Той девке, что мужики вытащили из реки и насилу откачали. Вы не могли бы взглянуть на нее, коль уж мы все равно в Ольшанке, и с Аленой вы свое дело закончили?
— Разумеется, — сказала Катерина.
— Кстати, я бы тоже не отказался взглянуть на эту девицу! — с жаром добавил я. — Меня мучают сомнения в законности ее пребывания в наших владениях.
В ответ на это матушка громко хмыкнула.
— А в законности пребывания немецкой принцессы в наших владениях тебя сомнения не мучают? — со смешком поинтересовалась она.
Я смутился и не нашел, что сказать, а Катерина рассмеялась и ткнула меня пальцем в грудь.
— А ловко матушка тебя подцепила! И сказать нечего, правда⁈
Нахмурившись, я отвернулся. Сговорились против меня! Объединили, так сказать, свои армии, и теперь будут давить с обоих флангов. Нет-нет, нужно срочно менять место дислокации! Да и ребра целее будут. Ведь тот черенок от вил так и стоит у нас в амбаре…
Похлопав меня по спине, Катерина вернулась в избу, чтобы дать последние наставления Агафье с Силантием. Вскоре она вернулась, и мы все вновь сели в коляску и покатили к самой окраине Ольшанки, где жила во вросшем по самую крышу доме одинокая полуслепая старуха Варвара.
Изгородь вокруг ее дома совсем покосилась, а кое-где и вовсе завалилась на землю, и валялись под нею в траве еще с прошлого лета разбитые горшки. Соломенная крыша совсем обветшала и сникла. Подозреваю, что в хороший дождь в доме этом было не очень-то и уютно.
А ведь я старуху Варвару прекрасно помнил еще с тех времен, когда она еще и старухой-то не была, и на оба глаза прекрасно видела. Да и одинокой она тогда не была еще, а был у нее мужичок. Худосочный, но очень хлесткий. В пьяной драке, бывало, его все Ольшанкой угомонить не могли. А потом как-то в поле он ногу себе сильно повредил косой. Кровь не смог вовремя остановить, да так и помер. Нашли его потом там же в поле, окоченевшего, и цвета белее снега.
И с той поры у Варвары все дела пошли наперекосяк. Да оно и понятно: чего доброго бабе без мужика-то ждать можно?
— Надо бы помочь Варваре с крышей, — хмуро сказал я, поочередно помогая дамам спуститься с коляски. — Как бы зимой насмерть не замерзла. Вместе с утопленницей.
— Дело говоришь, — согласилась матушка. — Пришлю мужиков, пусть подлатают…
Мы обошли высокие заросли полыни, растущей у ограды, что еще стояла, и прошли во двор в том месте, где когда-то была калитка, а теперь просто проходила натоптанная тропка, ведущая от дороги прямиком к покосившейся дверце.
— Как же мужики не смогли отличить дворовую девку от благородной? — поинтересовался я, пока мы шли по тропе к дому. — По одежке разве ж трудно было?
— Так в том-то и дело, что не было одежки! — ответила матушка. — Голая была, как младенец.
— Чудны дела твои, Господи! — проговорил я. И заметил: — Ну, ежели голая, то не из лодки выпала, это точно. Голыми в лодке не катаются. Должно быть, купалась с другими девками, заплыла куда не следует, да тут ее течением и подхватило… А значит, не издалека она, а где-то поблизости ее хозяина искать надобно.
Мы подошли к дому, и я громко подолбил кулаком в дверь.
— Бабка Варвара! Это я, Алешка Сумароков, барин твой! Выходь во двор, чего ты там в потемках хоронишься⁈ И утопленницу свою прихвати, следствие вести будем по всем правилам!
Сначала в крошечном оконце мелькнула какая-то тень, а потом дверь отворилась со страшным скрипом, и во двор вышла согнутая как крюк старуха Варвара, глядя куда-то мимо нас сквозь тонкие щелочки глаз.
За ней следом показалась девица возраста помладше моего на вид. Круглолицая и темноглазая, но при этом очень бледная. Длинные волосы ее отдавали легкой рыжиной, а на щеках можно было увидеть бледные веснушки.
Я хотел немедленно начать допрос, но вдруг заметил каким взглядом она смотрит куда-то за мою спину. Обернувшись, я понял, что смотрит она на Катерину, а та в свою очередь тоже смотрит на нее во все глаза.
Понимая, что сейчас что-то произойдет, я отшагнул в сторону.
— Катька… — тихо и слезливо пробормотала «утопленница». — Кать, это ты? А это я, Кать…
— Настя… — очень тяжело выдавила из себя Катерина. — Вяткина, как же так?..
Глава 21
Сестренки, платочки и прочая, и прочая, и прочая…
В Светозары мы возвращались в полном молчании, за всю дорогу никто не проронил ни слова. Матушка с Лизаветой так и не поняли ничего, да и я тоже всего не мог взять в толк. А объяснять сейчас что-либо Катерина не собиралась. Она сидела рядом с Настей и обнимала ее за плечи, а та время от времени принималась плакать, вздрагивая всем телом. Впрочем, она быстро справлялась с собой, унимала-таки плач.
Но когда коляска свернула за колок, и вдалеке уже показались Светозары, всеобщее молчание было прервано. Потому что в очередной раз быстро справиться со слезами Настя уже не смогла — так и зашлась в почти истеричном рыдании — и тогда Катерина сильнее прижала ее к себе, погладила по волосам и проговорила:
— Ну всё, Настюх, всё… — Тут она отчего-то виновато глянула на мою матушку. — Всё уже закончилось. Теперь мы снова вместе.
— Как я понимаю, вопрос с установлением
