Конан в Гиперборее - Лев Рудольфович Прозоров
Одеждой гипербореи равно отличались как от эсов, гак и от соплеменников киммерийца. Если первые одевались в основном в шкуры и кожи, а киммерийские горцы носили вязаные плащи и кильты, то гипербореи предпочитали ткани. На стоявшем рядом с Конаном были, кроме обуви из коры, полотняные штаны, белая льняная рубаха с красной вышивкой по подолу, вороту и запястьям, и наконец, накидка с капюшоном из грубой дерюги. Борода его — так же, как и старших родичей киммерийца — была сбрита, остались лишь длинные, свисающие на грудь усы. В остальном — чертами лица, цветом волос и глаз — гиперборей сильно смахивал на уроженцев Эсгарда.
Конан зарычал в бессильной злобе. Суток не прошло с его поединка с Бьяром, а он опять скручен по рукам и ногам!
В амбар вошел старик, очень похожий на сторожившего пленников гиперборея, но седой как лунь.
Он что-то сказал стражнику — Конан разобрал лишь два слова: «есин» и «кумырь». По взгляду и жестам старика Конан понял, что говорят о них. «Есин», видимо, обозначало эса, «кумырь» же относилось к нему самому.
Тем временем его ждало новое унижение — здоровенный гиперборей-охранник схватил их, как кутят, за шкирки и поволок на двор. Голова все еще не пришедшего в себя эса болталась из стороны в сторону. Конан извивался, пытаясь достать гиперборея зубами, но тщетно.
На дворе их швырнули оземь. Ральф застонал, приходя в себя.
Старик подошел к ним и на неплохом эсгардском языке — но со странным мягким акцентом — сказал:
— Смотрите! — чьи-то руки за волосы подняли головы пленников и развернули их лицами к тыну. — Смотрите! Мы, борусы, мирный род, когда нас не трогать. Но тот, кто тронет нас — умрет, как эти!
На бревнах частокола были насажены головы эсов-ватажников. Все тринадцать.
6. ГИПЕРБОРЕЯ
Их вели, связанных, по лесной дороге. Тысячелетние деревья высились вокруг, почти смыкая кроны над тропой. Висела зеленая полутьма.
Гипербореи решили не оставлять их у себя, а отвести на торг в столицу Гипербореи — Халогу, или, как они говорили, Калогу и там на что-нибудь выменять — о деньгах они, как и все народы, жившие севернее Пограничного Королевства, не имели никакого понятия.
Ральф всю дорогу бранил себя. По его мнению, именно его уход, сокративший число ватажников до Суртовой дюжины, и был причиной гибели отряда.
Конан молчал. Несколько раз он пытался перегрызть веревки, но тому помешала палка с ошейником, другим концом закрепленная на поясе. Не столь хитрое и жестокое, как «рука Сета», это устройство было, впрочем, столь же действенным.
Его злило, что гипербореи — борусы, как они себя называли — лишили его сладкой мести Бьяру и Скъельду. Может быть, их смерть была страшной. Что с того? Она ведь была быстрой, и самое главное — не от его, Конана, руки.
Волей-неволей он прислушался к болтовне двух их стражников. Язык борусов казался ему все более понятным. В нем многое походило на родной язык киммерийца, а еще больше — на язык эсов и ванов. Ближе всего к этому говору был язык, на котором друиды Киммерии и дроттары Нордхейма славили Божественных предков и Великие Силы Стихий — суровых и грозных Богов Севера.
На нем же кузнец — отец Конана — взывал к духам огня и болотных руд и заговаривал новорожденные клинки.
Через несколько дней лес расступился, и пленники увидели земляные валы и циклопические стены Калоги — гиперборейской столицы.
Под ними, на отлогом речном берегу, уже кипел торг.
Рядом с шатрами из конских и оленьих шкур, где жили торговцы лошадьми из Гиркании и Турана, высились пестрые палатки хитрых смуглых и кареглазых земри, выменивавших на дешевые и яркие ткани, сладости и безделушки драгоценные меха, что ценились во дворцах Шадизара, Аграпура и Хоршемиза дороже золота. Длиннолицые немедийцы в белоснежных хитонах закупали в огромных количествах зерно, почти не родящееся в их жаркой, каменистой стране. Бритунцы щелкали языками, пробуя солнечно-желтый мед и буроватый воск. И, конечно, нарасхват шли знаменитые гиперборейские мечи. Кузнецы-оружейники в Гиперборее почти не знали себе равных. Лишь немногие киммерийцы — вроде отца Конана — могли потягаться с ними, да караваны из далекой, полусказочной даже для туранцев Вендии привозили клинки не хуже гиперборейских. Ходили слухи, что несколько столетий назад борусы отправили такой вот меч кагану Турана, требовавшему дани и покорности. Каган понял намек и отправил на Гиперборею тридцать тысяч всадников с лучшим своим полководцем во главе. Все они сгинули в борусских лесах. После этого Туран оставил северного соседа в покое.
Пленников провели в рабский ряд, находившийся у самого берега, на песке. И покупателей и товара здесь было немного — борусы не были работорговцами. Несколько пленных, несколько преступников, осужденных в рабство волей великого князя — и все. Среди покупателей борусов было еще меньше — те из них, кто не брезговал рабским трудом, предпочитали сами захватывать пленных.
Какой-то курчавый земри подошел к Конану, оглядел его, взглянул на продавца-боруса. Тот демонстративно глядел в сторону — земри не любили за неопрятность и почти патологическую нечестность, лживость и вороватость.
— Эй, кеммерийца! — на ломаном киммерийском гортанно произнес земри. — Чего умеишь?
— Быть свободным! — отрезал Конан. Он не знал, кто такие земри и не видел их до сих пор, но этот смуглый тип, воняющий потом и чесноком, разодетый в ослепительно яркие тряпки, сияющий золотыми серьгами, перстнями и золотым зубом во рту, надоел ему молниеносно.
Тот щелкнул языком, покачал головой:
— Если мая купить, твоя будэш чэстный?
— Даже если не купишь. — Конан зевнул. Земри заворчал и протянул смуглую, грязную руку с черной жирной каймой под желтыми длинными ногтями. Он раздвинул челюсти ошеломленного Конана и заглянул ему в рот. Такого издевательства Конан снести не мог. Его стальные челюсти мгновенно сомкнулись. Земри страшно завизжал, рванулся и отскочил, прижимая левой рукой к груди искалеченную правую. Фальшивые бриллианты на перстнях залила кровь.
Вокруг хохотали, земри бранился и богохульствовал на десятке языков, повизгивая от боли. Конан с отвращением выплюнул на песок крайние фаланги трех пальцев и стер о плечо кровь с подбородка.
7. РАБ
— Эй, этот волчонок мне нравится! — раздался вдруг над толпой
