Сделка - Лисса Джонс
Кай запинается ненадолго. А Воронов вдруг выпрямляется. Глубоко вдыхает. И смотрит прямо на Кая.
– Невозможно соревноваться с братом, да?
От этого вопроса рот приоткрывается. Что за?.. Соревноваться с Виком?! Это тут вообще при чем? Откуда Кир знает?
– Брось. Я догадывался об исходе. Вик тебе рассказал, что действительно произошло тогда? – Чуть пошатываясь, он поднимается. Направляется к одному из закрытых темно-коричневых шкафов. Продолжает говорить, даже не замечая, что Кай настороженно молчит.
– Мы с Альбединской росли вместе… в нашем поселке. Она была обычным гадким утенком. Как и я. Смешно, да? Худая, прыщавая, с пластинками на зубах. На год младше меня. А потом…. – Кир щелкает пальцами, отрываясь от копошения в каких-то папках с бумагами. – Она вдруг выросла… Она мне нравилась, Кай. Я даже, кажется, был влюблен. Просто надеялся, что все как-то рассосется…
Целую минуту в кабинете слышен только шорох бумаг. Но когда Кирилл опускается на корточки и ищет что-то среди нижних рядов папок, его голос звучит гораздо тише.
– В ту ночь мы готовили ему подарок на День рождения. Вик приехал раньше времени. – С последним словом Кирилл резво выпрямляется и разворачивается. В его руках какой-то документ.
– Я отдам тебе этот бар. – Он машет листом и криво улыбается. – Это наша первая точка на Васильевском острове. Мой отец дал небольшую сумму твоему брату. Это он нашел место, сделал ремонт… Мне исполнилось восемнадцать в пять утра. Я стоял там, а Вик вручил мне символические ключи…
Кай перестает дышать. Неверяще смотрит на друга, не в силах выдать даже «спасибо». Кир никогда не отдавал бары проигравшим! Он никогда не делал исключений! И если кто-то проваливался в его испытании, Кир не давал второго шанса!
– Ты… Это… Я же не…
А Кирилл только улыбается, наблюдая за реакцией Кая.
– После репетиции приходи сюда. Приедет юрист, поможет открыть ИП. И переоформим все на тебя. – И, помолчав пару секунд, Кирилл едва слышно добавляет: – Привет только ему передай.
Наверное, если бы не эта фраза, брошенная будто вскользь, тихая, совсем неважная, Кай бы так и не решился спросить. Он вышел бы за дверь. Провел репетицию. Вернулся бы к Киру и подписал нужные документы. А вечером рассказал бы Вите.
Но уже стоя у двери, держась за холодную металлическую ручку, Кай вдруг отпускает её. И резко разворачивается к Кириллу, подпирающему дорогущий стол задницей и залипающему в телефон.
– Слушай… А ты не думал о том, что все может быть как раньше? Может, Витя с Васькой забудет про эту шлюху, и вы как-то…
– Помиримся? – Кир, оторвавшись от экрана айфона, сам озвучивает заветное слово.
– Ага.
– Даже не знаю, как и где мы можем пересечься. Мне же нежелательно светить лицом лишний раз… – Пожав плечами, Кирилл как-то странно улыбается, и Каю кажется, что это грусть.
– А если бы он пришел сюда?
Секунда.
Пять.
Десять.
И уже широкая улыбка, будто Кай сморозил шутку, расцветает на губах мужчины.
– Было бы чудесно, но не представляю, что может его заставить переступить порог этого места. Разве что танцующая на барной стойке Никольская… но это что-то из области фантастики.
Кай пропускает шутку мимо ушей и уже настойчивее спрашивает:
– Так, а все-таки… если Витя придет?
Кай не замечает, что алкогольное опьянение Кира уже не такое сильное, что его речь и вовсе звучит весьма трезво, а улыбка становится похожа на оскал. Кай не видит. И Кирилл говорит то, что Бестужев-младший жаждет от него услышать:
– Ну, если придет… будет просто замечательно.
Глава 36
Виктор
Клянусь, Василиса оху*тельно выглядит в черном.
Неторопливо целую устроившуюся на мне девушку. Ладони путешествуют по ее спине, по обтянутым капроновыми колготками ногам, поднимаясь выше. Пробираюсь под ткань короткого твидового платья, несильно сжимаю ягодицы – прижимаю ее к себе, и Василиса судорожно выдыхает.
Ее тело послушно отзывается на каждое движение рук – и это кружит голову, пьянит, будоражит гораздо сильнее, чем все, что было в жизни до нее. Все, что было «до» стало казаться далеким, неважным и блеклым. Выцветшим и утратившим значение.
– Как все прошло? – Шепчу на ушко, и Василиса отзывается дрожью.
– Хорошо… – Щекой она трется о мои волосы, пока я покрываю зацелованную шею легкими поцелуями. – Три бармена на период выставки тебе обеспечены, и… – Сбивается с мысли, когда я, не отрываясь от её кожи, хмыкаю. Обнимает за талию сильнее в порыве прижать к себе изо всех сил. – Саша принял новое меню и итоги инвентаризации, и…
Снова переплетаю языки в тягучем, влажном поцелуе. Ее язык скользит в рот, она цепляется сильнее за мои плечи, прогибается в пояснице, трется о пах. Утробный звук, вырвавшийся из его глотки, отзывается вибрацией на ее губах.
Определенно: Василиса охренительно выглядит в черном.
Переворачиваю нас, отстраняюсь, только чтобы снять с нее туфли и бросить их в угол. Нависаю над ней, любуюсь тем, как знакомый румянец заливает щеки этой новой, такой умопомрачительно сексуальной Василисы. И даже крошечный зеленоватый синяк на скуле вызывает желание безостановочно целовать. Хотя сегодня все в ней вызывает во мне куда более взрывоопасные желания.
– Ты вроде поговорить хотел? – Она хитро улыбается, но в который раз бросает мимолетный взгляд на стеклянную стену.
– Одно другому не мешает. С той стороны стекло непрозрачное, так что… —Укрываю ее собой и переворачиваю на бок. Теперь трусиха зажата между моим телом и спинкой дивана. Спрятана от всего мира. Ее согнутая в локте рука под моей головой, пальцы перебирают волосы на затылке – и на секунду кажется, что ей может быть неудобно. Но стоит попробовать отодвинуться, как Василиса тут же шепчет «нет», закидывает на меня ногу, второй рукой притягивает к себе.
– Не отодвигайся. – Опустив взгляд на рубашку, смущенно улыбается. – Так хорошо.
– Мне тоже. —Щекочу ее под коленкой, слушаю хихиканье, чувствую, как Василиса дергает стопой. Пальцы сами бегут выше по стройной ноге, снова ныряя под ткань платья. Касаюсь ее губ своими. Закрываю глаза. Сжимаю ладонью бедро. Но она права: нужно кое-что обсудить.
– Самолет через девять дней. – Очень давно я говорил нечто похожее, и ответом служили слезы, обвинения, мольбы сделать что-нибудь, поскорее уволиться и изменить жизнь. Чувствовал себя ужасно каждый раз, когда улетал, и все это давило. Ложилось на плечи тяжелой виной: обязательства перед собственной,
