Артистка - Владимир Моисеевич Гурвич
Театр был пуст. По договоренности с Эриком я положила заявление на стол секретарши. Затем под влиянием вдруг возникшего импульса, прошла в зрительный зал. Мне хотелось посидеть в нем напоследок, посмотреть из него на сцену, на которую я уже больше не выйду.
С удивлением обнаружила, что кто-то в зале уже сидит. Я не могла понять, кто именно, так как видела только самый кончик головы. Я подошла к креслу и увидела Михайловского.
— Здравствуйте, Николай Михайлович. Что вы тут делаете?
— Здравствуйте, Марта. Пришел за кое-какими оставшимися вещами. И решил тут посидеть в последний раз. А вы зачем здесь?
— Подала заявление на увольнение. И решила тоже здесь посидеть.
— Давайте посидим вместе, — предложил Михайловский.
Я села рядом с ним.
— Вот сижу в зрительном зале и думаю, а зачем я стал артистом? Не покидает ощущение неправильности выбора профессии.
— Николай Михайлович, уж точно это не про вас.
Михайловский взглянул на меня и покачал головой.
— В школе мне хорошо давались точные предметы, в классе я был лучшим по ним. И родители, педагоги, одноклассники были уверены, что я стану хорошим инженером. А главное в этом уверен был я. И вдруг сам не зная, почему, пошел на актерский факультет. Самое поразительное, что был принят с первого раза.
— Потому что у вас настоящий талант.
— Какая польза от него — вот в чем вопрос?
— От вашего таланта — большая.
— Это в вас говорит симпатия ко мне. Она же есть? — снова покосился он на меня.
— Это мягко сказано! Для меня вы кумир!
— Не преувеличивайте, Марта. Да и вообще, не создавайте себе кумиров. Это вредно для психики.
— Почему?
— Они мешают искать самих себя. Вместо этого у вас возникает стремление к подражательству. А для искусства это губительно.
— Пусть даже так, но все равно я всегда вами восхищалась.
Внезапно Михайловский улыбнулся.
— В молодости я тоже собой восхищался. Мне казалось, что я — целая будущая эпоха в искусстве. А всего их будет две: одна — до Михайловского, а другая — после Михайловского. Даже не представляете, до чего я был тщеславным.
— Николай Михайлович, но это все грехи молодости, они же проходят.
— Проходит, а вот что остается? — задумчиво произнес Михайловский.
— У вас точно многое осталось.
Михайловский, не соглашаясь, покачал головой.
— Нет, как оказалось, не осталось ничего. Так и не удалось оставить свой след, что-то у меня не сложилось. А когда я это стал сознавать, было поздно.
— Мне всегда казалось, что никогда ничего не поздно.
— Это иллюзия Марта. То, что вовремя не удалось, уже никогда не удастся. Мы даже и близко не представляем, сколько нами упущено. С какого-то момента я лихорадочно бросился на поиск своего места в искусстве. Искал режиссеров, менял театры, снимался в фильмах, нередко откровенно плохих. И ничего. Только внутри росла пустота. Меня часто хвалили, а от этого лишь сильней разочаровался в себе.
— Почему?
— Знаете, в какой-то момент я понял одну истину — не все похвалы идут на пользу, большинство только приносят вред. Нужно искать тех, кто понимает и чувствует больше и глубже тебя Тогда такой человек задает критерии, к которым надо стремиться. А таких — единицы.
— Миркин, — сказала я.
— Да, он из них, — согласился Михайловский. — Но обо мне он никогда не писал. Я специально отслеживал.
— Почему?
— Не знаю, — пожал плечами Михайловский. — Наверное, я был ему не интересен. Хотя знаю, он посещал спектакли, в которых я участвовал. Кстати, было обидно, что он меня игнорировал.
— До сих пор обидно?
Михайловский снова посмотрел на меня.
— Я всегда ощущал, что мне чего-то не хватает. Играю и играю хорошо, а выхлоп не тот. Возможно, я не отдавал всего самого себя. А, возможно, думал о впечатлении, которое произвожу. А это сильно снижает планку исполнения. Когда думаешь о впечатлении, забываешь о глубине.
— К вам это не относится, Николай Михайлович.
— Вы решили меня захвалить, так сказать, утешить на прощание, — улыбнулся мой собеседник. — А ведь у вас в чем-то схожие проблемы. Не случайно мы одновременно покидаем театр. Я не идиот, а потому прекрасно понимаю, что мы с вами здесь лучшие актеры. Именно поэтому и уходим. Мы не вписываемся в царящую тут атмосферу.
Я подумала, что он прав. Последние события это очень наглядно доказывают.
— А где же тогда найти применение нашим талантам, Николай Михайлович?
— Я вам могу дать только такой совет: там, где вы почувствуете, что это ваше, сломя голову бегите туда. Не обращайте ни на что внимания: ни на деньги, которые будете получать, ни на интерьеры, ни на известность. Ни на что! Только на то, как вибрирует ваша душа. Если при приближении к этому месту, она начинает радоваться и петь, значит, вы идете туда, куда нужно. Пожалуй, это все, что я могу вам посоветовать. — На несколько мгновений он замолчал. — Мне хотелось вам это высказать давно, да все как-то не получалось. А сейчас внезапно получилось. И я очень этому рад. — Михайловский положил руку на мою ладонь. — Желаю вам удачи, Марта. А теперь с вашего разрешения я пойду.
— Спасибо вам, Николай Михайлович. Никогда не забуду этого разговора.
Михайловский посмотрел на меня, потом как-то неопределенно махнул рукой и медленно побрел к выходу из зрительного зала. И пока он не вышел из него, я неотрывно смотрела ему в спину.
62
Я решила снять комнату. Хотелось — квартиру, но для меня это с некоторых пор превратилось в непозволительную роскошь. Я понятие не имела, как зарабатывать, с моей профессии это делать в таких городах не просто.
Зато комнату сняла быстро в двухкомнатной квартире. Мне она сразу понравилась своей чистотой и порядком. Даже показалось, что немного излишним. Физически возникало опасение чего-либо испачкать. Я вполне чистоплотная особа, но по сравнению с хозяйкой, стала казаться себе неряхой.
Хозяйкой — Тамара Васильевна — была бывшая учительница русского языка и литературы, очень аккуратная и тщательно следящая за собой старушка. Она жила одна, так как, по ее словам, сын пребывал за границей.
Когда она увидела,
